Ева Домбровская - Новая Эра: Восстание отверженных

Против людей, нарушающих закон о праве на рождение, открылась полномасштабная информационная война. СМИ выставляли желание иметь детей как угрозу не только общемировой безопасности, но и как угрозу благосостоянию каждого человека на планете. Публичные деятели, политики, журналисты из года в год грамотно «шлифовали» мнение общественности на этот счет. И результаты их трудов не заставили себя долго ждать.

Родителям, которые рискнули завести ребенка вопреки закону, становилось все сложнее держать это в тайне. Соседи писали на них доносы, знакомые нападали с упреками, обвиняя в «редчайшем эгоизме». Незаконнорожденных детей считали выродками, оскорблением, брошенным в лицо всему обществу, как если бы малыш собственноручно отбирал у кого-то еду из рук или воду из-под крана. На пике всеобщей истерии незаконнорожденных детей по достижении определенного возраста начали принудительно высылать в индустриальные зоны закрытого типа без права покидать их до конца жизни, без права иметь детей и встречаться с родными.

Это были лишние люди. Общество открыто заявило им об этом. И поскольку с самого рождения они считались «лишними ртами», выкинутыми на задворки высокоразвитой цивилизации, незаконнорожденные, по мнению властей, должны были приносить хоть какую-то пользу, дабы тем самым оправдывать собственное существование: в их обязанности входило выполнять самую тяжелую и неблагодарную работу, за которую цивилизованные граждане брались только в случае крайней необходимости или не брались вовсе. Чем сильнее набирала обороты кампания в поддержку закона о праве на рождение, тем больше рабочей силы прибывало в агломерации. Промышленные поселения разрастались, превращаясь в мощные «кузницы», в стенах которых ковались все блага современной цивилизации.

Время шло. Новые общественные правила постепенно приедались и, в конце концов, превратились в норму. О судьбе миллионов отверженных, запертых в агломерациях, будто вовсе позабыли.

В пределах индустриальной зоны незаконнорожденные могли передвигаться, как им было угодно. Жители гетто имели право на уважение их достоинства, на физическую неприкосновенность, на свободу вероисповедания, на правосудие в рамках действующего закона, на медицинскую помощь, на развлечения и даже на получение определенного уровня образования. На первый взгляд, обычная жизнь свободного гражданина. Но все-таки это была не свобода.

Эту несвободу Александра Арефьева чувствовала своей кожей каждый божий день. Эта несвобода давила на нее, словно бетонная плита. Эта несвобода заставляла всю ее содрогаться и ненавидеть себя, прямо как сейчас, когда трясущимися руками она пыталась открыть дверь в кабинет начальника.

– Александра, мне постоянно на тебя жалуются, – услышала она сквозь звон в ушах. От этих слов Саша вся буквально сжалась в комок. Плечи ее неестественно приподнялись, а голова, наоборот, поникла, будто пытаясь спрятаться, но прятаться было негде. Она бестолково молчала, моргая ресницами, и от волнения не могла сообразить, что же нужно говорить в таких случаях.

«Ну, все. Точно вышвырнут на улицу», – пронеслось у нее в голове. Глаза ее округлились и замерли, как у загнанной овечки в ожидании бойни. Девушка приготовилась к худшему, однако дальнейший разговор принял совсем неожиданный оборот.

Покинув цеха в десять вечера, Александра, несмотря на дикую усталость, отправилась не домой, а в спортивный комплекс. Спустившись на фуникулере в подземную часть города, она медленно побрела к зданию, где у нее была назначена дополнительная тренировка с Никитой.

Сегодня она изрядно перенервничала и теперь чувствовала непреодолимую слабость и желание впасть в спячку, по меньшей мере на сутки. Почти дойдя до комплекса, Александра сбавила шаг и задумалась о том, чтобы найти какой-нибудь «уважительный» предлог, воспользовавшись которым она могла бы повернуть обратно домой. Однако тут включился голос разума, напомнивший ей, что стык между рабочими днями – единственное время, когда у нее и Никиты есть возможность пересечься. Стоя в нерешительности посреди улицы, Александра заметила в раскинувшемся неподалеку сквере Панферова. Видимо, он тоже не торопился подниматься в зал.

На самом деле, Никита просто не находил в себе сил, чтобы сделать это. Он присел на скамейку всего на минуту, чтобы передохнуть, и засел на целых полчаса, размышляя о том, что завтра ему нужно вставать убийственно рано, и что потом у него будет смена, которая продлится двенадцать часов, а затем еще одна смена, которая также продлится двенадцать часов, затем короткие выходные, а потом все повторится сначала.

Арефьева направилась в его сторону и, сделав робкий жест в знак приветствия, присела рядом. Уставшие и обессиленные, они по молчаливому согласию никуда больше не торопились и лишь наблюдали, как по улице снуют редкие прохожие. В таком состоянии не хотелось ни о чем говорить, но ради приличия Никита решил поинтересоваться, как у Саши дела.

– Да, вроде, нормально… – ответила она неуверенно. Саша подумала, что ему едва ли интересно будет слушать о том, что произошло с ней сегодня. – А у тебя?

– Все ровно, Сань. Ничего нового. Не знаю даже, хорошо это или не очень, – хмыкнул Никита.

Саша задумчиво протянула «угу» и зависла на минуту, не решаясь продолжить разговор. – Зато у меня появилась новость … Я сегодня в цехах сцепилась с цивилизованным, и меня вызывали в кабинет начальника, – решила признаться она наконец.

– Что ж ты так… – покачал головой Никита.

– Я была уверена, что меня отстранят от работы, но… я не понимаю, как так получилось… – тут Арефьева нервно засмеялась.

– Что получилось? – Панферов стал внимательно вглядываться в лицо своей собеседницы, будто пытаясь прочитать по нему, что же произошло на самом деле.

– В общем, меня не уволили. Вместо этого повысили, – громко выдохнула Александра.

– Серьезно? – широко улыбнулся Никита. – Ну, поздравляю тебя! Обычно после стычек с цивилизованными события развиваются немного по-другому.

– Я знаю, – воодушевленно подхватила она. – Открывая дверь в кабинет начальника, я уже начала думать, что буду делать, когда меня вышвырнут на улицу. Сначала мне, конечно, немного прочистили мозги по поводу моего несдержанного поведения, а потом вдруг стали спрашивать о том, что да как я делаю на рабочем месте, как решаю то и это. Будучи уверенной, что это «прощальный» разговор, я говорила честно, как есть, особо не раздумывая. Терять-то все равно было нечего, – хмыкнула она. – И тут выяснилось, что на моем участке очень хорошие показатели, а у моих коллег дела идут похуже. Знаешь, постоянные факапы надоели уже всем без исключения. Меня спросили, есть ли у меня понимание, что с этим делать? Я неожиданно выпалила: «Да»! И уже в следующую минуту из потенциально безработной превратилась в координатора нескольких производственных участков. Теперь в мои задачи входит присматривать за тем, чтобы показатели там постепенно пришли в норму, а в идеале – выросли.