Ева Домбровская - Новая Эра: Восстание отверженных

– Получается, что ребят разогнали не из-за того, что они требовали нормальный рабочий график, – закончила свою мысль Арефьева. – Гвардейцы разогнали их потому, что они нарушили административные правила. Если бы что-то подобное сделали цивилизованные, их точно так же сначала попросили бы убраться по-хорошему, потом применили бы силу. Представь, если каждый из нас будет что-то строить там, где ему захочется, и вообще делать то, что вздумается? На мой взгляд, ничего, кроме хаоса, из этого не получится…

– Когда одних людей от рождения считают недостойными свободы и лишают права открыто выражать свои мысли, а других – достойными, тогда это не те правила, которым надо следовать, Саша, – парировал Никита. В его голосе появились стальные нотки.

– Но мы же сейчас не это обсуждаем! – всплеснула руками Арефьева. Она не могла сообразить, в какой момент обычная приятельская беседа перешла в яростные дебаты. – Речь сейчас не о том, кто чего достоин. Административный кодекс написан не только для незаконнорожденных. Он обязателен к исполнению для всех! Пока демонстранты ничего не строили, их ведь никто не трогал! – постепенно Саша начинала сама заводиться.

Арефьева открыла рот, чтобы привести еще какие-то аргументы, но Леша остановил девушку, крепко сжав ее запястье под столом. Ему показалось, что если она добавит хоть одно слово к сказанному, то в лучшем случае этот малоприятный разговор никогда не закончится, в худшем – они с Никитой наговорят друг другу лишнего.

– Ребят, не тратьте свои нервы на это, – сказал хозяин тира, подняв примиряющим жестом бокал. – Расслабьтесь, пейте пивко. Разговоры наши все-равно ни на что не влияют. Эти демонстрации идут, сколько я себя помню, и ни разу ничем путным не заканчивались. Вот и в этот раз толпа побуянит и разойдется, и все будет по-старому, уж поверьте. Сегодня наших разогнали по домам, значит, на ближайшие пять-семь лет ждите затишья до следующего «сезонного обострения».

Однако очередная попытка Леши разрядить обстановку не увенчалась успехом.

– Вот поэтому мы до сих пор ничего не добились от цивилизованных, – Никита говорил горячо, казалось, так убежденно он еще не звучал. – Каждый из нас думает, что вся эта ситуация его никак не касается и остается стоять в стороне. Но если бы каждый из нас вышел сегодня на улицу вместе с теми ребятами, а не отсиживался дома, то на площади была бы не маленькая кучка демонстрантов, которую легко разогнать – там были бы тысячи незаконнорожденных. И тогда чаша весов перевесила бы в другую сторону, а управляющий Агломерацией был бы вынужден действовать и хоть что-то делать для того, чтобы мы чувствовали себя людьми, а не скотом.

Леша и Саша переглянулись. Никита был настолько задет произошедшим на площади, что они не рискнули что-либо ему возразить.

– Что-то холодно, – вдруг поежилась Арефьева.

– Да еще бы. Вы дверь за собой не закрыли, – заметил Леша.

– Можешь прикрыть?

– Сань, конечно могу. Ты сомневаешься в моих способностях? Ради тебя, все что угодно! С парашютом, конечно, я не прыгну. Но дверь закрыть… это я орел. Это я могу, – начал подшучивать хозяин тира и нести всякую словесную ерунду. – Могу даже креслом подпереть, если надо, или даже шкафом, чтобы уж наверняка…

Леха продолжал дурачиться. Арефьева смеялась в ответ. Никита к тому времени уже отвлекся от тяжелых мыслей и стал даже подкидывать свою порцию шуток в беседу.

Вскоре друзья окончательно забыли про спор, случившийся в этот вечер. Но обстоятельства сложились так, что перемирие между ними длилось недолго.

Наступил декабрь – самая унылая пора в Третьей Агломерации.

Улицы опустели. Тусклая жизнь обитателей гетто, в которой не было ничего, кроме работы, протекала отныне исключительно за толстыми стенами жилых и промышленных высоток. Солнце, недавно ослеплявшее лучами, оказалось замурованным в свинцовых тучах. Двадцать четыре часа в сутки лил холодный мерзкий дождь. Снега в этих краях из-за глобального потепления люди почти не видели. Зато грязи и слякоти – хоть отбавляй вплоть до апреля.

Часики тикали. До старта спортивных соревнований, к которым Панферов готовил Арефьеву, оставалось всего два месяца. Чем ближе был этот день, тем сильнее Сашу кидало в дрожь от мысли, что она может не справиться с возложенной на нее задачей и подвести не только тренера, но и Никиту.

На общих тренировках Александра не без ревности наблюдала за ребятами, которые мастерски проводили спарринги на ринге. Она видела совершенство их отточенных движений, и это еще больше разжигало в ней чувство стыда за свою неумелость и слабость. Чем больше она видела успехи других, тем сильнее ее угнетали собственные провалы.

Панферов хорошо понимал, через какую пытку проходит новичок, вынужденный тренироваться с хорошо подготовленными бойцами. Когда ты стоишь в начале пути и еще не видишь, что из тебя может получиться, ты мучаешься сомнениями, глядя на тех, кто уже ушел далеко вперед. Поэтому Никита терпеливо, шаг за шагом, приучал Александру к мысли, что в процессе движения к результатам она должна сравнивать себя только с собой вчерашней. Он убеждал ее в том, что спортивный рост неминуем, если она продолжит упорно тренироваться, и что ее возможности будут неуклонно расти, если она день ото дня будет делать шаг навстречу тому, чего боится.

Арефьева доверяла Никите, поэтому переступала через свой дикий страх и выходила на ринг вновь и вновь. Она пробовала и ошибалась. Пробовала и снова проигрывала. Иногда хотелось сдаться и отойти в сторону, но рядом был друг, который не позволял этого сделать, друг, который повторял, что однажды у нее все получится. И Арефьева верила ему. Скованность и зажатость постепенно исчезали. Она стала меньше бояться и больше делать. Она менялась, прежде всего, изнутри, и ее тело откликалось на эти изменения, становясь сильнее и выносливее.

На второе декабря в спортивной секции были запланированы показательные спарринги с тренировочными роботами. В этот день тренер должен был решить, насколько спортсмены готовы к соревнованиям, которые проводились ежегодно между сборными нескольких соседних агломераций.

Тренировка началась, как обычно, с бега, прыжков и кардионагрузки. Когда спортсмены разогрелись, тренер зачитал список тех, кто был допущен к отбору и должен был участвовать в спаррингах. Затем он дал немного времени на подготовку, и спортсмены рассредоточились по залу. Все, кроме Никиты.

Панферов заметил, что в списке не хватало его приятеля, с которым он обычно отрабатывал удары в паре. Он подошел к Сергею Сергеевичу и как бы про между прочим спросил:

– Тренер, а почему в списке нет Павла Резника?