Вадим Филоненко - Гонка на выживание

– Чтобы согласиться, нужно сначала получить предложение! – повышаю я голос. – А мне пока никто и ничего не предлагал!

– Это как? – теряется он.

– А вот так. Я понятия не имею, что и кому от меня надо!

– Тогда дело плохо, – бормочет Рабиш.

– Ладно, док, – перебиваю я, – давайте сначала позаботимся об Ирэн.

Он кивает и молча идет к выходу, а я возвращаюсь в свою палату, проглатываю поданный мне завтрак, почти не чувствуя вкуса, и ложусь на кровать, закинув руки за голову. Я пытаюсь думать, но не могу. В голове только одна мысль, вернее, не мысль, а слова Рабиша: «…в их планы входит непременная, я подчеркиваю, непременная гибель Ирэн…»

Наверное, я задремал, а когда проснулся, то обнаружил, что лежу прямо на полу в маленькой, обитой светлым пластиком комнате без окон. Впрочем, света хватает – матовый потолок исправно испускает имитацию лучей дневного света.

Комната абсолютно пуста – ни стула, ни койки, и только в углу притулился легкий пластиковый унитаз, да на одной из стен светятся крупные ярко-красные цифры: 16:58. Это часы, а прямо под ними в стену вделан пульт, вот только я уверен, что пульт не имеет к часам никакого отношения. Меня почему-то начинает трясти, когда я смотрю на пульт и часы, словно я ужасно боюсь их, и в то же время они притягивают меня. Особенно пульт. Мне очень, просто-таки до дрожи хочется подойти к нему и набрать хорошо знакомую цепочку цифр и букв. Но я знаю, что этого делать нельзя. Никак нельзя…

Машинально бросаю взгляд на свою ногу, проверяя, есть ли на ней медицинский панцирь. Панциря нет, хотя рваная светлая штанина почему-то вся в засохшей крови. Значит, я снова в теле другого. У меня опять галлюцинация. Но разве при галлюцинации человек чувствует боль? Вроде бы нет. А у меня сейчас болит решительно все. Боль в ребрах не дает как следует вздохнуть, живот стал одним горячим пульсирующим комком, а левая кисть… Ох, и не хрена себе! Она превратилась в мешанину раздробленных костей и окровавленного мяса!

У меня вырывается невольный стон – смесь боли и ужаса. Я пытаюсь встать на ноги, но голова кружится и накатывает дурнота. Еле успеваю доползти до унитаза, как меня скручивает такая жестокая судорога рвоты, что просто выворачивает наизнанку. Но мой желудок давным-давно пуст, и меня рвет одной желчью.

Занятый собственными проблемами, не сразу замечаю, что мембрана двери раскрывается и впускает в комнату четверых громил в черных мифриловых комбинезонах.

– Ну что, гнида, ты нас, небось, заждался, а? – ржет один из них. – Мы пришли вовремя, как и обещали.

Он наклоняется надо мной, хватает за волосы и резко вздергивает мою голову вверх, заставляя смотреть на часы. 17:00. Тот, кем я сейчас стал, весь съеживается и едва не плачет. Он знает, что сейчас произойдет. И я знаю. Вот уже много-много дней подряд ровно в 17:00 приходят они и…

– Смотри, маоли, что мы сегодня принесли для тебя, – говорит один из них и демонстрирует мне коллекцию странных длинных стержней с раздвоенными крючками на концах. – Нравится? Но это чуть позже, а пока…

Первый удар ногой приходится мне в живот. Удар несильный, с ленцой. Это так, для разминки, но уже несколько мгновений спустя для меня начинается настоящий ад-Сознание постоянно уплывает, реальность двоится, я вою от невыносимой боли и мечтаю только об одном – умереть… Я теряю сознание, меня приводят в чувство и заставляют смотреть на часы. Видишь, говорят они, еще нет шести, а значит, мы продолжаем. И я снова с головой окунаюсь в боль. И смотрю, смотрю на часы… В очередной раз очнувшись, вижу долгожданное 18:01 и, не выдержав, плачу от счастья.

– Да, – говорит один из них. – На сегодня с тебя хватит, маоли. Но мы придем завтра ровно в 17:00. Ты нас жди.

Они по одному исчезают за матовой мембраной двери, а я лежу, скрючившись, на полу, смотрю им вслед и думаю, что ровно через сутки они придут опять. Последний из них оборачивается и почти дружелюбно говорит:

– Ты же знаешь, Григ, что можешь выйти отсюда в любой момент. Тебе надо всего лишь набрать на пульте код. Ты знаешь, что это за код.

Растягиваю в усмешке обожженные, разорванные губы. Конечно, я знаю код. Я – единственный, кто знает его. Но, если я наберу этот код на пульте, его узнают и они.

– Я не хочу уходить, мне здесь нравится. Вы, девочки, такие нежные, такие страстные. – Стараюсь, чтобы слова прозвучали предельно оскорбительно, но изуродованные губы и сломанная челюсть мешают мне нормально говорить. Впрочем, мой палач понимает и багровеет от ненависти.

– Тогда до встречи, мразь, – шипит он. – Мы придем завтра ровно в 17:00.

– Ага. Только не забудьте как следует отдохнуть и набраться сил перед встречей со мной. А то сегодня вы выглядели слабовато. Мне было скучно. Я даже чуть не уснул от ваших ласк, – насмешливо хриплю я и выразительно сплевываю на вымазанный моей кровью пол.

Он сжимает кулаки и делает шаг ко мне. Инстинктивно съеживаюсь в ожидании удара, но он сдерживается, огромным усилием воли берет себя в руки и даже выдавливает кривую улыбку.

– Завтра тебе не будет скучно, обещаю. Мы придумаем для тебя нечто особенное!

– Жду с нетерпением, сладкая моя.

Он обжигает меня ненавидящим взглядом и выходит вон. Я остаюсь один, но не надолго. Лепестки двери снова разъезжаются в стороны, и входит сухощавый мужчина в белом комбинезоне и с медицинским чемоданчиком в руках. Он приближается и бегло осматривает нанесенные мне увечья. Я знаю, он должен следить, чтобы мои палачи не перегнули палку, чтобы все переломы и травмы были… как это у них, у врачей, говорится… совместимыми с жизнью, ведь мне никак нельзя умирать – они еще надеются заставить меня говорить.

– А как же парализующее поле, Стикки? Ты забыл включить его. Или ты, наконец-то, принял таблетки для храбрости? – из последних сил дразню его.

– Оно ни к чему, – равнодушно бросает врач.

Его настоящее имя, конечно, не Стикки. Я вообще не знаю, как его зовут. В самом начале моего плена я прозвал его Стикки и объяснил, что так звали драную противную крысу, что жила у моих соседей и вечно пакостила мне по мелочам.

– Поле ни к чему, Григ, – повторяет он. – Ты сейчас опасен только для себя самого.

Раньше он так не считал. Осмеливался входить ко мне в камеру только после того, как меня надежно сковывали тиски парализующего поля, а двое громил держали наготове бластеры. Да и тогда смотрел на меня со страхом, постоянно вздрагивал и вжимал голову в плечи, будто каждую минуту ждал, что я вырвусь и голыми руками сверну им всем шеи…

Врач тщательно осматривает меня, досадливо морщится и говорит:

– Послушай, Григ, тебя надо срочно начинать лечить. Вы, маоли, конечно, выносливее людей, и в вас есть способность к регенерации, но твой организм истощен. Он больше не может бороться за жизнь. Пойми, если подождать еще пару дней, ты умрешь и даже самая продвинутая медицина не сможет тебя спасти. У тебя отбиты почки. Ты мочишься кровью. Твой организм уже не принимает воду, стоит тебе попить и тебя тут же рвет. Скорее всего, у тебя внутреннее кровотечение. Возможно, разорвана селезенка. Раны на ступнях загноились. А твоя левая кисть… ее уже сейчас придется ампутировать, иначе начнется гангрена…