Николай Захаров - Смутные времена. Книга 6

– Яволь,– весело отозвались хором "призраки", в глазах которых авторитет командира снова поднялся. Ввалившиеся оставшиеся бойцы, быстро оценили сложившуюся ситуацию и без церемоний расселись вокруг стола, который пришлось вытащить на середину горницы.

Если вы хотите, чтобы люди нашли общий язык, усадите их за один стол и даже непримиримые враги, иначе взглянут друг на друга. Чревоугодие, конечно же, грех, но сугубый – способный отвлечь от греха более страшного – убийства. Всякому действу – свое время. Как сказал Екклесиаст – имея в виду рационализм человеческий,– "Время собирать и время разбрасывать, время для мира и время для войны…". И перемешивать одно с другим у людей не принято с допотопных времен. А когда это происходит, то такие мерзкие исключения из правил, долго потом вспоминают в сагах и былинах или в средствах массовой информации, клеймя позором нарушителей. И примеров таких, когда кто-то взял да и нарушил никем не писаные правила настолько мало, что, пожалуй, вот так сразу и не припомнить, загибая пальцы, как это делают русские или разгибая при подсчете, как это принято у немцев.

Советские СМИ, а следом за ними и Российские, клеймят фашистскую Германию, которая напала на СССР именно вот так, нарушив эти правила, подмеченные Екклесиастом-проповедником. Войну не объявила и напала ночью воскресной. Немцам нынешним очень трудно именно от этого факта отмахнуться. Ну, просто и сказать нечего. Полными козлами выглядят в глазах мировой общественности. Если бы они напали в пятницу во время обеда, то выглядели бы тоже не лучше. Нападают приличные люди после обеда, час, два спустя. Или после завтрака. Предупредив противника, как это делали канонизированные церковью русские князья.– "Иду", мол, "На Вы". То, что потом тысячи городов было сожжено и миллионы людей убито – это как раз дело уже обыкновенное, так как началось "время войны", но вот начало этого времени т.е. переход от "собирания" к "разбрасыванию" должен быть обставлен подобающим образом и Германия, не оформив его как положено, выглядела эдаким разбойником с большой дороги, напавшим на путников, мирно дремавших у ночного костерка. Соответственное и отношение к ней всего Мира. Гитлер, через свое Министерство пропаганды попытался оправдаться, заявив, что нанес превентивный удар, так как точно узнал о намерениях Сталина напасть на него. Документы опубликовал, уличающие Иосифа Виссарионовича. На что получил реплику ироничную Рузвельта – Президента США, всю эту возню пропагандистскую сведшую к нулю.– "Этот господин ведет себя, как гангстер, который заявляет на суде, что поджог дом, только по тому, что в нем, по его мнению, живут плохие люди",– и чем больше доказательств "гангстер-Гитлер" потом на этом "суде" представлял, тем выглядел хуже. По правилам, опять же, не писанным, чтобы гангстером не выглядеть, следует "путников у костерка" вежливо разбудить, позволить им привести себя в порядок, оправиться, перекусить им позволить, а уж потом ударить дубинкой по голове. Вот поэтому и нынешний последователь Гитлера – Президент Грузии Саакашвили выглядит так же в глазах Мировой общественности. Напал, не предупредив. Козел. Иосиф Виссарионович, на том свете, наверняка со стыда сгорал за своего земляка. В отличие от него, он правила Екклесиаста всегда соблюдал и прежде чем хряпнуть кого-то по голове, долго и тщательно готовился, просчитывая реакцию зрителя – Мировой Общественности. Говорят, что в молодости, будучи Кобой, Сталин занимался разбоями, устраивая "эксы" и выгребая из казначейства Российской империи средства для партийной кассы большевиков, но свидетелей не оставлял, а это говорит о многом. Т.е. уже тогда он – Коба понимал, что правила неписанные нарушать-то можно, но делать это нужно так, чтобы никто не смог в этом уличить. Нет человека – нет и информации о нарушении принятых всеми морально-этических норм. Гитлер в молодости такую школу не прошел, а получил вместо науки несколько контузий, ранений и отравление боевым газом. Удивительно ли, что после этого стал несколько неуравновешен и путал "времена"?

У обер-лейтенанта Махера был значок черный, свидетельствующий о полученных легких ранениях, но голова при этом ни разу не пострадала, поэтому он мгновенно понял, что в избенке сейчас "время мира", нарушать которое, вот так ворвавшись, неприлично, поэтому и присел к столу. Распорядился даже сбегать за Куртом и тот появился, ведя на веревке, как теленка, Котова. Вид у "языка" был мало сказать неопрятный – ужасный. Лицо опухло от прямых попаданий, так что глаза не видели, куда его тащат. А Курт, по простоте душевной, получив команду, объяснять ему конечный пункт следования не стал. Тем более, что по-русски понимал всего пару фраз, почерпнутых из солдатского разговорника. Затащив пленного в дом, он тут же о нем забыл, присев к столу. И Котов топтался, со связанными за спиной руками, пытаясь разглядеть сквозь заплывшие в щелки веки, где он оказался. Немцы дружно жевали, гремели кружками и делились впечатлениями на родном языке, так что Котов понял только одно, что из сарая, где их было трое, он попал в сарай, где их гораздо больше. Разумеется, что это обстоятельство его радовать не могло и он пригорюнился, пытаясь понять, что у него сейчас болит больше – челюсть треснувшая, уши чуть не вырванные или руки стянутые так, что, в общем-то, он их уже не ощущал последние пять минут совершенно,– "Челюсть",– вынужден был признать Котов, попробовав языком шатающиеся, уцелевшие зубы. Всего час назад их у него было, как положено, полон рот, а сейчас это количество резко уменьшилось. И факт этот добавлял ложку дегтя в бочку того дерьма, которое вывалилось вдруг ему на голову,– "За что?",– думал Котов, опустив голову,– "Почему у других вся жизнь сахарная, а у меня исключительно дерьмом перепачканная?",– вопросы эти он задавал, не надеясь получить на них ответы и очень удивился, услышав знакомый голос майора:

– Не за что, Котяра, а потому что. Потому что ты сам выбираешь. Перед тобой жизнь раскладывает карты, причем картинками вверх, а ты тянешь шестерки. Дурак, значит. Вот жизнь и учит. Ну как, понравился тебе "новый порядок"?– Котов, в ответ сопел, пуская кровавые пузыри и не спешил отвечать, лихорадочно пытаясь понять, каким образом все, кого он сейчас меньше всего хотел бы встретить в этой жизни, оказались под одной крышей. А майор подошел к нему и, освободив руки от веревки, щелкнул перед опухшим в сливу носом пальцами. Глаза у Котова разлепились, и он схватился за лицо руками, вытирая рукавом мокрого ватника рот. Картина мирного застолья, представшая перед его глазами, настолько потрясла, что он даже не обратил внимания, что кисти рук не болят вообще, а челюсть перестала пульсировать электро-разрядами. Десяток немецких солдат, сидел на лавках и завтракал. И его кореш – Винт сидел вместе с ними, правда, напрягшись, но выглядел вполне прилично. Его явно ни кто пока не допрашивал и связан он не был. Майор тот вообще разгуливал по избе, будто не немцев тут было одиннадцать рыл, а наоборот.