Александр Михайловский - Похищение Европы

Пока бригада Маргелова пожирала по шоссе километр за километром, в Риме события шли своим чередом. Часть солдат и офицеров гарнизона присоединилась к швейцарским гвардейцам, приготовившимся оборонять Ватикан, и к возглавляемому коммунистами народу на улицах, другая часть того, что еще вчера было итальянской армией, встала на сторону карабинеров и чернорубашечников, намеренных подавить очаги сопротивления, третьи объявили себя «нейтральными» и самодемобилизовались. Вечный Город превратился в арену скоротечных уличных стычек, в которых, как самые хорошо вооруженные, многочисленные и дисциплинированные, до поры до времени побеждали сторонники королевско-фашистской хунты. Конечно, простых людей на улицах было гораздо больше, чем карабинеров и чернорубашечников, да только большинство из них в качестве единственного средства для ведения боя использовало классическое оружие пролетариата – булыжник, что против винтовок и тем более пулеметов котировалось не очень. Поэтому возглавившие сопротивление коммунисты-гарибальдийцы выбрали тактику «удар-отскок», стараясь наносить врагу потери и сразу уходить – раньше, чем тот нанесет ответный удар.

Единственным оплотом, который пока держался в полном окружении и отбивал все наскоки, был комплекс зданий вокруг площади Святого Петра, обороняемый швейцарскими гвардейцами и отчасти итальянскими солдатами. Именно оттуда работала радиостанция, призывающая всех честных католиков к сопротивлению и неповиновению проклятым Богом фашистским режимам. Но рано или поздно все на этом свете кончается; и сопротивление последнего очага неповиновения правительству Бадольо неизбежно должно было угаснуть; но прежде чем это произошло, около шести часов вечера на южных окраинах Рима послышался заунывный утробный вой сотен авиамоторов и спорадическая пулеметная стрельба – злая и веселая. Так, короткими очередями, лупят те, кто знает, в кого и за что они стреляют, и при этом чувствуют себя правыми и неуязвимыми.

Теперь уже сторонники короля, маршала Бадольо и чернорубашечники ощутили себя слабыми и обиженными. Первоначально едва слышимая в Апостольском дворце, стрельба быстро приближалась – и вот уже Папа Пий, стоящий на балконе Апостольского дворца, видит, как по мостам через Тибр к Ватикану движутся колонны странных парящих машин, битком забитых солдатами в чужой форме, и как от них во все стороны разбегаются чернорубашечники и карабинеры в своих пышных мундирах. Некоторые из убегающих фигурок спотыкаются и падают, падаю, падают, потому что вслед им со странных машин короткими очередями бьют пулеметы. Одновременно в окрестностях Квиринальского дворца (резиденция короля) вспыхнула ожесточенная, но крайне короткая перестрелка, завершившаяся несколькими сильными взрывами. Бои в Вечном Городе продолжались, но все было уже предрешено. Королевско-фашистский режим пал, и его полная капитуляция была теперь лишь вопросом времени.

Тогда же, Рим, Ватикан, площадь Святого Петра.

Командир гвардейской, ордена Ленина, штурмовой бригады морской пехоты ОСНАЗ Гвардии полковник Василий Филиппович Маргелов.

Сражение за Рим было стремительным и скоротечным, отличаясь только отдельными вспышками ожесточения. Более-менее серьезный бой завязался только за королевский дворец, но там сопротивление удалось быстро подавить при помощи реактивных гранат объемного взрыва. Страшная, скажу я вам, штука: от нее не спасают никакие бетонные и каменные стены. Здание вроде бы целенькое, а внутри все в труху и человеческий фарш на стенах. Как доложил майор Авдеев, командир батальона штурмовавшего королевский дворец – и король и маршал Бадольо попали под его тяжелую руку и прекратили свое бренное существование. А нечего было стрелять из пулеметов по нашим солдатам, они от этого становятся очень нервными и начинают беспощадно палить в ответ на малейшее шевеление. Ну да хрен с ним, с этим королем; кто ему доктор, если сам дурак. Перешел бы чин чином на сторону Красной армии – так не только остался бы жив, но еще и орден какой-нибудь заработал бы, как его коллеги из Болгарии и Румынии.

А вот Муссолини мои бойцы по наводке падре Еугенио взяли целым и невредимым, с рук на руки приняв его у караула итальянских солдат. Выглядел этот тип, мягко выражаясь, неважно: морда красная, глаза выкаченные, изо рта пена как у бешеного бульдога. Сейчас как хватит его гражданин Кондрат – и все, передавай привет Сатане в аду. Сейчас, когда сопротивление монархо-фашистского режима сломлено, пышно одетые карабинеры с чернорубашечниками разбегаются от наших бойцов кто куда, а воспрянувший народ ловит их на улицах по одному и бьет смертным боем. Те, что еще вчера своим видом вызывали в людях только страх и желание перейти на другую сторону улицы, сегодня не возбуждают к себе ничего, кроме яростного желания втоптать их в землю и бить до тех пор, пока мятая груда тряпья не перестанет шевелиться. Мы в это дело почти не вмешиваемся. Во-первых – у нас нет лишних людей, чтобы содержать пленных, во-вторых – то, как итальянцы будут расправляться с врагами своего народа, это их личное дело. От этого Италия станет только чище. Всем прочим займутся войска НКВД, когда доберутся до Рима. Только – убедительная просьба, переведенная для меня на итальянский товарищем Марией, которая мало-мало лопотала по-русски: соблюдать чистоту и не бросать мусор на улицах.

И вот мы в Ватикане, на площади Святого Петра. Однако, историческое место. Мог ли я знать, полтора года назад первый раз вступая в бой под Ленинградом, что извилистые пути войны однажды приведут меня в Рим – такой далекий, что оттуда, из СССР, он кажется только сказкой. Ну ладно, где наша не пропадала. Войне далеко еще не конец, и она еще может привести нас и в Париж, и в Лондон, и в Мадрид. Кто его знает…

Водолеты остановились, и мои солдаты стали ловко соскакивать с них на древние камни мостовой, разминая ноги. Совсем недавно тут кипел бой: по площади разбросаны тела чернорубашечников и карабинеров, убитых и раненых в то время, когда они пытались атаковать папский дворец. Как сказала товарищ Мария, его защитники, швейцарская гвардия, вместо пышных церемониальных нарядов сейчас одеты в темно-синюю повседневную форму. Они еще не верят, что все кончилось и что люди, только что превосходящей толпой атаковавшие их позиции, при нашем появлении разбежались во все стороны будто стая перепуганных крыс.

На ступенях папского дворца обозначилось какое-то шевеление. Гляди-ка, ведь точно – идут прямо к нам. В середине сухонький такой мужичонка в очках, весь в белом с золотом, а вокруг него – спутники в черных сутанах с красными поясами и красными шапочками. Это что же – навстречу нам, советским осназовцам-десантникам, вышел сам Папа со всем конклавом?! Да обалдеть не встать! Процессия приблизилась к нам вплотную, и сопровождавший нас падре Еугенио опустился на колени. Но я, товарищ Мария, а также мои бойцы остались стоять на ногах, ибо нам, коммунистам, невместно вставать на колени хоть перед кем, даже перед Папой Римским, который считает себя чуть ли не наместником Бога на земле. Подойдя к нам совсем близко, Папа положил руку на голову падре Еугенио, как бы благословив его за труды, а потом посмотрел на нас: таких красивых, неколенопреклонённых и суровых, стоящих перед ним в полном боевом снаряжении. Мария быстро произнесла фразу по-итальянски, в которой я опознал только свою фамилию, Папа кивнул и поднял руки, перекрестив нас всех в воздухе, и что-то длинно и цветисто сказал в ответ.