Юрий Панов - Медальон двух монашек

Небольшая перемена в поведении Фелицаты тем не менее не смутила Саломию, решившую испытать на Смарагде второй сеанс банного лечения. Однако не успела она предложить это Фелицате, как Смарагда открыла глаза.

Небо, прохлада и вода, брызгами освежающая лицо. Не понимая ничего, смотрела Смарагда удивленно на своих начальниц, совсем голых в воде и улыбающихся ей. ─ Где это она? Почему вокруг вода? И где те? И на её глазах появились слезки.

─ Ну, вот, дефькя, давно бы так! ─ от избытка эмоций Фелицата даже чмокнула в щеку ничего не понимающую Смарагду: заблестевшие от слез глаза она приняла за брызги воды, которой поливала её лицо. ─ Саломия, давай вытаскивать её из воды! Да в келью её. Дефькя-то наша перепарилась с непривычки! Ты поняла? Перепарилась она. Сдуру! Вот и стало ей плохо!

Саломия, перекрестившись свободной рукой, довольно улыбалась – неожиданная идея Фелицаты ей понравилась. И, подхватив сумасшедшую мысль, перекрашивающей черное в белое, сама запричитала. ─ Ну, чо ж ты, дефькя, так – то? Ить и паритьси-то надоть умеючи! Не окажися мы с матушкой Фелицатой поблизости, ить и ухорела бы совсем! Холова-то болить? Руки – нохи как? Небось и низ живота рветь жаром? Ох, бедная! Да как же тебя ухораздило так перепаритьси? Небось и казаки тебе видютьси? Ох, бедная, разнесчастная! Да как же ты так? Уметь надоть паритьси, а то ить так-то и помереть недолго!

Фелицата слушала поток лжи, извергаемый Саломией, и улыбалась. Однако тревога вновь пришла к ней. ─ А что ежели Смарагда не поддастся на внушение Саломии? Или хуже того, забеременеет? Тогда точно не скрыть произошедшего!

И простая по всей сути мысль успокоила её. ─ Ну и что? Так ведь это произойдет потом, а не сейчас. Вот тогда и видно будет, как следует выкручиваться. Можно сказать, что сама. И не сейчас!

Накинув на неё одежду и одевшись сами, они с помощью вызванных монашек дотащили Смарагду до кельи Саломии и положили на тахту.

Смарагда окончательно очнулась в келье Саломии: сильно болела голова, жгуче – щекотно беспокоило что-то внизу живота. Сухие губы прошептали. ─ Пить!

─ Очнулася, Смарахдушка! ─ Саломия, приставляя к её рту целый стакан самогона, внимательно смотрела в её глаза. ─ Помнит ли то, что произошло?

И, видя ничего не понимающие глаза послушницы, на всякий случай снова начала излагать легенду, сложенную Фелицатой. ─ Ты чо, не знашь? Ить ухорела ты в бане-то, перепарилася! Низом живота ударилася! Ну, как же ты так? Хорошо, мы рядом были. В воду тебя отташшили! Отходили едва – едва.

Всё это Саломия говорила ей, пока та, захлебываясь, пила крепкий самогон, который для неё налила Фелицата. А сейчас сама с надеждой смотрела на лицо и мимику послушницы в поисках ответа. ─ Ну, говори же, веришь ты аль нет? Вот, сволочи, казачьё! Заварили кашу, а я расхлебывай!

И, увидев сомнение на лице Смарагды, выплеснула. ─ А казаков тех, которые тебя схватили, есаул в кровь испорол!

И Смарагда вдруг вспомнила. ─ Казак. Штаны. Столб. Огонь и жара. Ведьмы. Вода. И ей хорошо!

И прохрипела сухими губами. ─ Да-а-а. В бане. Жарко. Пить!

Веки её вдруг налились свинцом, всё тело, руки, ноги отяжелели. И Смарагда почувствовала, как в диком вихре снова погружается в тяжелый и глубокий сон. Она то кричала, то пыталась вскочить, то замирала, становясь белой, как полотно, и покрывалась холодным потом, то опять кричала, так, что сестры-монашки со страхом жались друг к другу и крестились.

Фелицата и Саломия, услышав «Да!» Смарагды, теперь уже открыто всем рассказали, как они спасали её от угара и перепаривания.

─ Вот, что, подружка! Ты присмотри–ка за ней хорошенько, дай ей отдохнуть несколько деньков. А я на днях к вам заеду. Тогда и решим, что с ней делать дальше. А про то, что было, забудь! ─ прощаясь, Фелицата все же тихо на ухо ей добавила. ─ А все же жаль, подружка, не удалась наша нынешняя банька!

И, лукаво усмехнувшись, подмигнула Саломии.

7.

Середина августа 1896 года, по пути к селу Малиновка Балашовского уезда.

Ночь застала Потифора и Марфу на берегу Хопра. Им осталось – то доехать всего верст пять-шесть до Балашовского моста, но осторожный Потифор своей ценностью решил не рисковать: он хорошо был осведомлен о местном ворье, особенно активно промышлявшем в темное время на этой дороге у моста. А потому, отпустив на привязь лошадку, разжег костер на берегу реки недалеко от телеги.

Марфа спала на телеге, то и дело дергаясь во сне и вскрикивая. Когда же она начала стонать, Потифор и вовсе всполошился. Он уже не раз и не два походил к ней с горящей головешкой, чтобы разбудить, но всё никак не решался и снова садился у костра, сторожить её и лошадь. Но когда она глухо зарычала, как дикий зверь, Потифор сам перекрестился и её перекрестил, махнув над ней горящей головешкой. ─ Изыйди, дьявол нечистай!

Так говаривала его мать, отгоняя от малых детушек своих всякую нечисть, когда им снилось что-то плохое. Потифор, как самый старший, подглядывал за ней и невольно запомнил слова.

Как это ни странно, но Потифор, сколько себя помнил, всегда любил огонь: еще маленьким, однажды обученный отцом разводить огонь, он так полюбил этот запах и игру огня, что потом при первой же возможности разводил костер. Огонь его воодушевлял. Огонь придавал ему силу. Огню Потифор доверял все свои секреты, как самому верному и надежному товарищу и защитнику. В этом он быстро убедился, когда оставался в лесу ночевать на рыбалке или охоте.

─ Как ты думашь, какая она? ─ спросил он у огня, вглядываясь в игру его пламени, будто ожидая от него ответа. Но хитрый огонь горел ровно, лишь изредка пощелкивая искрами. ─ Вот и я так думаю: ничо девка-то. А вот чо с ней случилося?

Костер вдруг вспыхнул, разбушевался, выбросил вверх сноп искр.

─ Вот и я так думаю: попала дефькя в чо-то плохое. Как кур в ошшип! Уж шибко хреново ей видать! -─ парень покосился на телегу. Но в этот раз там всё было тихо. Он подкинул пару сухих и толстых веток в костер и огонь радостным гудением одобрил его поступок. Но Потифор по-своему истолковал его гудение. ─ Вот и я грю. Матерю-то она свою схоронила ишшо прошлым летом, а шшаз? Ишь, как мается, болезная!

Но тут в голову его пришло сомнение. ─ А что мне отец-то да маманя за это скажут? Это кто ещё такая? А я и сам не знаю!

Потифор от этих мыслей даже растерялся на пару секунд, но потом выпятил грудь колесом. ─ А я им скажу «молоду жону везу»!

И так ему от этой мысли стало радостно, что даже огонь, поняв его состояние, разом охватил подкинутые ветки и осветил его лицо. Возможно, поэтому и принял за согласие с ним его потрескивание огня и подфыркивание.

Потифор улыбнулся: он всегда знал, что уж кто-кто, а огонь-то его лучше всех поймет! И, чтобы не испортить полученный от огня ответ, перестал с ним разговаривать.