Андрей Горюнов - Контакт первой степени тяжести

Жена терпела, так как считала эти мужские завихрения просто затянувшейся свадьбой. Тем более что, прощаясь каждый божий вечер со своей холостой жизнью, Юран надирался не в дым отечества, по-гусарски, а приглушенно так, до бормотени – как семьянину и положено. Вот так и шло день за днем – все в меру да в меру, пока день так на десятый после свадьбы Юран не схлестнулся с Тренихиным.

Начали они часов в пять за здравие, а часам к восьми были полностью уже за упокой.

Совершенно забыв причины данного гулянья, Борис предложил Юрке:

– Все, стоп, Юрка, пить. Теперь и по бабам пора, как считаешь?

Юрка согласно кивнул, считая точно так же.

– Куда двинем – на танцы в ДК, в общагу медучилища или продавщиц из кондитерской попробуем? Они как раз закрываются.

– Зачем эти сложности? – удивился Юран, вспомнив внезапно, что он женат. – Я ведь женился недавно – забыл, о чем пьем? Пойдем мою жену трахнем. Я угощаю.

Предложение показалось Борису заманчивым и простым в исполнении.

– Клево. А она-то как – насчет вообще… ну и характера?

– Какие проблемы! Золото она у меня. Катька – клад, я же тебе рассказывал.

– Отвечаешь?

– Головой! Клянусь, ты, Борь, не пожалеешь!

– Смотри! Меня обмануть легко. Я сам обманываться рад.

– Да Катька – прелесть! Что ты! Эталон!

– Эталон, говоришь? Ну, если эталон – пошли!

Юран жил довольно далеко, по тем временам на окраине – в глухом переулке на Симоновке недалеко от Алешинских казарм – район барачный, темный, дальше ехать некуда.

В тот год как раз бараки начали сносить. Причем не столько ломали, сколько жгли – чтобы зараза не расползлась, что ли – бог весть.

И надо же было беде случиться, что Борька с Юраном поперлись как раз мимо такого догорающего барака. Время было позднее, темень – глаз выколи. Ну и не случайно в полной темноте-то ребята приняли догорающее сооружение за пожар на полном серьезе. Ощущение бедствия добавляла пожарная машина, дежурившая рядом до тех пор, пока все не догорит.

– Смотри, – сказал Юран. – Пожар, бля!

– Дела! – согласился Тренихин. – Успел Дубровский кошку с крыши, на хер, снять, ты как считаешь?

– Не знаю, – пожал плечами Юран. – Я только знаю, что на пожаре собаки из огня кукол выносят. За платье, прям в зубах, бля буду.

– Кукол? – насторожился Борис. – Если там кукол выносят, значит, там и дети есть.

– Детей не выносят собаки, – авторитетно заявил Юран. – Только кукол. Сам рисовал иллюстрации Детгизу. Не понаслышке знаю.

– Вот суки ж сраные! – возмутился Тренихин. – Кукол спасают, видал, а дети – гори на здоровье!

– Да! Это блядство, конечно, – кивнул головою Юран. – Детей надо сначала спасать. Потом старух. А кукол, стариков и кошек потом.

– Да кто их спасет, кроме нас? Кому они, дети, нужны? Никому! Забыл, что ль, в какой стране живешь? – рассудил Тренихин, сам выросший, надо сказать, в детдоме. – Кроме нас, Юрка, детей спасти некому!

– Ну, так давай спасем! – поддержал Юран друга. Решительно покачиваясь, они двинули напрямки к догорающим бревнам барака…

То, что глаза их были устремлены прямо в огонь, крепко их подвело.

На подходе к бараку они рухнули в открытую яму бывшего прибарачного отхожего места. Понятно, хилый дощатник сгорел сразу же, днем еще – он был сделан из легковоспламеняющихся досок. А яма со всем содержимым осталась, конечно. Что ей-то огонь?

Яма, к счастью, оказалась неглубокой: оба спасителя мифических детей окунулись в благоуханную гущу всего лишь по грудь.

Теперь пришлось оказывать помощь им самим. На дворе был ноябрь, и замерзнуть в яме за ночь было проще пареной репы. Но, слава богу, пожарные, бывшие рядом, наблюдали за всем происходящим с нескрываемым любопытством.

Им помогли выбраться, подав «с крутого бережка» толстенную косу, сплетенную из ветоши – подать руки никто не пожелал. Спася безымянных героев, пожарные щедро окатили их тут же из брандспойта – прямо в одежде, как были – со всех сторон, едва не сбив струей назад в яму.

– Домой, быстро домой! – приказал им какой-то фараон, дежуривший тут же, с пожарными.

Что иного он мог посоветовать? Лишь удалиться лично от него, да побыстрее чтоб. Ведь даже из пожарного брандспойта пальто не отстирать, да из голов, в которых уже сидело бутыли по три дешевого портвейна, тугой струей за пять минут всего говна не вымоешь.

…О дальнейшем ходе событий Белову уже впоследствии поведал Венька, тринадцатилетний брат Юрана, в ту пору семиклассник:

– Иду, понимаешь, домой вечером, часов так в начале двенадцатого. Ох, думаю, предки сейчас опять будут ныть: по ночам, сука, шляешься, уроки не делаешь, портфель с вечера хер когда соберешь… Словом, иду в предвкушении. Подхожу к своему подъезду – ба! – вся дверь подъездная в говне. Ручка – в говне! Ну, дела-а!..Подобрал какой-то обрывок газетный у лавочки возле подъезда – чтоб только за ручку взяться, дверь открыть, вхожу в подъезд: мать честная! На почтовых ящиках – говно, на перилах – говно, лифт весь в говне, ну как будто его говном покрасили, ей-богу! Ну, ни хера себе, думаю, нафантомасил кто-то. Прямо от души! Насрал всем, постарался…Нажать хотел в лифте кнопку спичкой – да нет, чувствую, не смогу – вот-вот вырвет. Пешком пошел. Взлетаю на шестой… О, мама мия – чуть не упал: следы говенные из лифта появляются и прямиком в мою квартиру топ-топ-топ! Ну, е-мое…

Да, так и было. Они дошли. Юран отпер своим ключом входную дверь. Не раздеваясь (чтобы не пачкать другую одежду на вешалке), стараясь не задевать стен, оба приятеля прошлендали прямо в комнату, ближайшую к входной двери и именно поэтому отведенную родителями им, молодым.

Жена Юрана была уже в постели. С книгой. Читала что-то про любовь. Вся в бигудях.

– Вот, Катя, – сказал ей Юран с порога. – Это мой друг Борька Тренихин, помнишь, рассказывал про него? Таланта – немерено в нем. Великий художник, ей-богу! Потрахать тебя он пришел. А я уж потом. Рекомендую!

Меньше чем через полчаса обоих увезла спецпсихоперевозка: МЧС тогда еще не было.

…Впаяли бы им, конечно, двести шестую, часть вторая – злостное хулиганство, и сидеть бы им пару лет где-нибудь в исконно барачных районах. Однако один из самых-самых секретарей СХ позвонил куда надо, решительно заступился. Да и то – не то чтоб он добрый такой был, секретарь, а просто как раз тогда на Тренихина западники первый глаз положили.

Но пару– то недель Борька с Юраном успел все-таки, конечно, отсидеть – в отдельной камере проветриваясь в ожидании суда. Никто не знал, где он, куда с Юраном вдруг исчез, почему курсовые оба не сдают, на семинары по истории КПСС не ходят. Да никому особенно-то, впрочем, и дела-то до них не было.

Пока вдруг из Сорбонны хрен какой-то там с горы не залетел в СХ: а где ваш этот, молодой – Трэ-ни-хин?…Как – исчез?!