Любовь Пушкарева - Синто. Героев нет

Завтрак оказался чересчур обильным, и после его завершения мы остались на веранде, млея на солнышке, как семейка котов. Эфенди, наверное, почувствовал, что засыпает, и попытался взбодриться, массируя точки на руках. Я молча дотянулась до него и остановила, взяв за руку. Алекс так же молча за всем этим наблюдал.

– Пойду я, – все-таки произнес Алекс и махнул рукой в сторону парка.

– Оружие в холе… – напомнила я.

Он вскинул брови.

– Зачем, я все равно не умею им пользоваться.

Честно, я подумала, что он шутит, и вопросительно посмотрела на Эфенди. Тот только плечами пожал – мол, чему удивляться.

– Интересно, а он бы выжил, если бы ты о нем не заботился? – вырвалось у меня. Это было ужасно невежливо с моей стороны, даже оскорбительно. Эфенди только открыл рот, наверное, чтобы вступиться за друга, но Алекс его опередил.

– Вряд ли, – сказал он спокойно и пошел к деревьям. Эфенди промолчал.

Я всмотрелась в Эфенди – бессонная ночь давала о себе знать, в сердце кольнуло.

– Иди, поспи несколько часов, – сказала я и отвернулась, чтобы не видеть обиды на его лице. – У меня все равно есть еще срочные дела.

– Может, мне уйти? – спросил он, глядя мне в лицо.

– Если хочешь, – я ответила на его взгляд.

– Не хочу.

– Тогда иди спать, я хочу протанцевать с тобой эту ночь, удивляюсь, почему мы раньше этого не сделали.

– Алекс не будет играть, – беседа перешла в другое русло.

– Ничего, у меня есть хорошие записи.

– Может, ты тоже захочешь подремать днем, – говоря это, он взял меня за руку и поцеловал запястье.

– Не исключено, – я попыталась мягко высвободить руку. – Иди.

Разогнав своих дорогих, в прямом и переносном смысле, гостей, я записала письмо Бромерам и отнесла его Эзре для официальной пересылки. Он посчитал, что я слишком мягко обошлась с нарушителями, но вслух этого, конечно, не сказал. Потом я провозилась больше часа, настраивая некоторые покупки на себя. Сумки, оружие, средства связи – все делается так, чтоб узнавало хозяев. Конечно, стопроцентной защиты это не дает, но для Дезерта сгодится.

Покончив с этим, я призадумалась, чем еще себя занять, и решила поискать Алекса. Хоть наш парк и был теперь самым безопасным местом в округе, следовало проверить сохранность столь неприспособленного к жизни гостя. Надо же – не умеет пользоваться оружием, что там уметь? С такими мыслями я направилась в парк, решила его не окликать, так интереснее и дольше буду искать, все равно делать больше нечего. Нашла я его в укромном уголке под деревом, возле маленького ключа, который, превращаясь в ручеек, заболотил поляну. Я еще в детстве, польстившись на высокую зеленую траву, попыталась на ней повалятся, но не тут-то было; хорошо, хоть не сильно порезалась об эту осоку. Я подошла и села немножко поодаль, там, где посуше. Какое-то время мы сидели молча, я рассматривала Алекса, а он наблюдал за осокой, которую шевелил легкий ветерок.

– Вы меня презираете? – он застал меня врасплох этим вопросом.

– Нет, я слышала, как вы играете, Алекс; тот, кто это слышал, не может вас презирать – только удивляться.

– Удивляться? Чему? – он развернулся ко мне.

– Откуда эта сила в вас берется и куда уходит.

Он понимающе кивнул и посмотрел на меня, как обычно смотрят при знакомстве, пытаясь определить, что за человек перед тобой; похоже, что только сейчас он увидел меня.

– И что думаете вы? – поинтересовался он.

– Я думаю, вы боитесь управлять этой силой, боитесь, что, подчинившись вам, она уменьшится и уже не будет так ранить и шокировать. Вы больше всего боитесь, что ваш талант превратится в обыденность.

– Как странно встретить человека, который тебя понимает… – сказал он сам себе.

– Я вас понимаю, Алекс, но не одобряю. Тем, что вы почти не играете, вы подрезаете крылья таланту, вы душите музыку, не даете ей света признания.

– Мне не перед кем играть, – сказал он оскорбленно.

– Вот как… – теперь оскорбилась я; да что он о себе думает, кандидат в пациенты психлечебницы!

– Не обижайтесь, я не имел в виду вас, я говорю о гостях Дома…

Я бы могла ему высказать, что не в его силах меня обидеть, но вместо этого произнесла:

– Вы хотите сказать, что среди стольких людей не находится никого, кто бы понимал музыку и мог сопереживать? Мне не верится.

– Может, и находится, – он опять вскинулся, – но я не могу играть только потому, что этого от меня ждут, я не музыкальная шкатулка с кнопкой. Я не могу подстраиваться под чьи-то прихоти, как… – он осекся, поняв, что наговорил лишнего.

– Как кто? Как Эфенди? – я разозлилась. Уж кто бы попрекал донжана его профессией, но только не неудачник – музыкант, живущий за его счет. Кто из них двоих проститутка, для меня вопрос не стоял, и так ясно. Я встала, развернулась и молча пошла к дому; надеюсь, этому уроду – и моральному, и физическому, хватит ума не попадаться мне на глаза.

Когда я зашла в дом, то услышала голос Эфенди, он о чем-то договаривался. Войдя в комнату, я засмотрелась на него. Черные брюки из м-замши не липнут к телу, но обрисовывают все, что надо, все синто такие носят, они очень удобные, я сама в таких, только светлых и более облегающих. Белая свободная рубашка с широким воротником – дань моде под восемнадцатый век дополетной эпохи и широкий шелковый темно-зеленый пояс подчеркивали его стройность, а высокий рост не давал широким плечам утяжелить фигуру. Мужчина, от вида которого у меня улучшается настроение, и, похоже, не только у меня.

– Я вспомнил, что бронировал лошадь на сегодня, – пока я медитировала, глядя на него, он успел закончить разговор.

– Давай попробуй… Не получится – ничего страшного, – добавил он лукаво.

Я улыбнулась на его подначку. Психолог дипломированный, поннимает: мне нужны сильные впечатления, чтобы вытеснить мысли о прошлой ночи, а сидя дома, я их не получу. Что ж, не спорю, нужны.

– Когда?

– Прямо сейчас…Только Алекса надо предупредить.

– Не волнуйся, я попрошу Эзру о нем позаботиться.

Эфенди накинул длинный жилет из той же черной м-замши, а я переставила цвет армкамзола на темно-зеленый, как его пояс.

На семейном флаере мы добрались до ипподрома за полчаса, и я действительно получила массу впечатлений, причем сразу. При виде прекрасных лошадей – тонконогих и нервных, будто что-то вырывалось из них, не давая находиться в покое, мне подумалось, что Эфенди с его габаритами на них явно не будет смотреться. Когда привели нашего коня, я была просто в шоке, он оказался огромным. Огромным, но не тяжеловесным. Черный, со светлой гривой, широкой грудью, длинными ногами и очень умными глазами.

– Вороной, – заворковал, иначе не скажешь, Эфенди. – Хороший, заждался? – продолжал он, гладя ему морду. – А вот познакомься, это Ара-Лин, покатаешь ее, она еще не умеет ездить.