Джерри Пурнелл - Легион Фалькенберга

Бригаду рвали на куски. Передовые группы попали на новое минное поле. Пехота защитников небольшими группами укрывалась в траншеях и ямах, и сопровождающие танки солдаты справились бы с ней в считанные мгновения, если бы могли продвинуться вперед, но пехота была отрезана заградительным огнем: снаряды рвались за танками и между ними.

Не было ни пространства для маневра, ни поддержки пехоты — классический кошмар командира бронетанковых соединений. Местность, и так сильно пересеченная, покрылась ямами и канавами. По танкам продолжалась стрельба из противотанковых орудий. Пока поражений немного, но каждый поврежденный танк тут же разбивали на куски, а стрелять в ответ не в кого. Передовые танки находились под непрерывным огнем, и продвижение замедлилось.

Противник продолжал вести сильный огонь. Надолго ли их хватит? Если у них кончатся снаряды, все изменится. Фон Меллентин колебался. Вокруг его танков по-прежнему бушевал ад.

Сомнения подрывали его решимость. Генеральный штаб Конфедерации сообщил, что ему противостоит один Легион Фалькенберга, но штаб в прошлом не раз ошибался. Те, кто противостоит ему, захватили Асторию, не дав коменданту даже сообщить о нападении. И почти в тот же момент над Алланспортом был сбит спутник-наблюдатель. Все крепости по течению Колумбии были захвачены за несколько часов. Даже Фалькенберг не мог проделать это всего с одним полком!

Кто ему противостоит! Если организованный противник с запасом снарядов, позволяющим вести огонь часами, а не минутами; бригада погибла. Его бригада, лучшее бронетанковое соединение в мире, погибнет из-за плохой разведки этих проклятых колонистов!

— Отозвать части. Сосредоточиться у пункта Хильденбрандт. — Получив приказ, танки начали отходить, спасая прижатую к земле пехоту и прикрывая ее отступление. Когда бригада сосредоточилась к востоку от прохода, выяснилось, что фон Меллентин потерял восемь танков, и он сомневался, что хоть один их них удастся вернуть.

Почетный караул стоял у командной машины с оружием наизготовку. Фалькенберг ответил на приветствие и быстро прошел в штабной бункер.

— Внимание! — скомандовал главный старшина Кальвин.

— Продолжайте, джентльмены. Майор Севедж, вам будет приятно узнать, что я привел с собой полковую артиллерию. Мы высадились вчера. Тяжело пришлось?

— Да, Джон Кристиан, — мрачно ответил Джереми Севедж. — Если бы бой затянулся еще на час, у нас бы все кончилось. Мисс Хортон, можете расслабиться: полковник разрешил продолжать.

— Кто его знает, — фыркнула Гленда Руфь. Она покосилась на почетный караул и неодобрительно нахмурилась. — Не хотелось быть расстрелянной за несоблюдение устава.

Офицеры и солдаты на командном пункте напряглись, но ничего не произошло. Фалькенберг повернулся к майору Се-веджу.

— Каковы потери, майор?

— Тяжелые, сэр. Во втором батальоне осталось 283 боеспособных.

Лицо Фалькенберга оставалось бесстрастным.

— А сколько ходячих раненых?

— Сэр, это с учетом ходячих раненых.

— Понятно. — Потери в шестьдесят пять процентов, не считая ходячих раненых. — В третьем?

— Я не смог набрать для почетного караула капралов из двух рот. Уцелевшие заняты различными обязанностями в штабе.

— Кто же удерживает позицию, Джерри? — спросил Фалькенберг.

— Нерегулярные и те, кто остались от второго батальона, полковник. Мы рады вас видеть, знаете ли.

Гленда Руфь Хортон пережила миг внутренней борьбы. Что бы она ни думала об этих бессмысленных военных ритуалах, которым так привержен Фалькенберг, честность требовала, чтобы она что-нибудь сказала.

— Полковник, должна извиниться перед вами. Простите за то, что подумала, будто ваши люди не будут сражаться под Асторией.

— Вопрос в том, мисс Хортон: будут ли сражаться ваши? У меня две батареи полковой артиллерии, но на самой позиции я больше ничего не могу добавить. Мои войска осаждают брод Доак, моя кавалерия и первый батальон — у Высокого

Брода, и полк будет так разбросан еще много дней. Вы хотите сказать, что ваши ранчеро не могут воевать так же хорошо, как мои наемники?

Она с несчастным видом кивнула.

— Полковник, мы никогда не выдержали бы эту атаку. Центурион второго батальона рассказал мне, что перед самым концом сражения многие мортиры обслуживались только одним человеком. Наши люди не выстояли бы.

На лице Фалькенберга проступило облегчение.

— Значит центурион Брайант жив?

— Ну… да.

— Значит, жив и 42-й. — И Фалькенберг, довольный, кивнул.

— Но мы не сможем остановить новую атаку этим вооружением! — возразила Гленда Руфь.

— Может, это и не понадобится, — ответил Фалькенберг. — Мисс Хортон, бьюсь об заклад, что фон Меллентин не станет рисковать своими танками, пока пехота не очистит эту нору. С его точки зрения, он сунулся — столкнулся с чем-то таким, что не смог преодолеть. Он не знает, как близок был к победе.

А тем временем благодаря вашим усилиям по организации транспорта мы получили боеприпасы для артиллерии. Посмотрим, что можно будет сделать с тем, чем мы располагаем.

Три часа спустя они подняли головы от карт.

— Вот оно, — сказал Фалькенберг.

— Да. — Гленда Руфь осмотрела позиции войск. — Ключ ко всему — эти передовые патрули, — осторожно сказала она.

— Конечно. — Он потянулся за своей полевой сумкой. — Хотите выпить?

— Сейчас? — А почему бы нет? — Спасибо, хочу. — Он плеснул в две чашки из офицерской столовой немного виски и одну протянул ей. — Но не могу задерживаться надолго, — добавила она.

Он пожал плечами и поднял свой стакан.

За старательного врага. Но не слишком старательного, — сказал он.

Гленда Руфь немного поколебалась, потом выпила.

— Для вас это игра, верно? — Может быть. А для вас?

— Я ее ненавижу. Все это ненавижу. Я не хотела начинать новое восстание. — Она содрогнулась. — С меня хватит убийств, и раненых, и горящих домов…

— Тогда почему вы здесь? — спросил он. В его голосе не было насмешки — и не было презрения. Вопрос искренний.

— Друзья попросили возглавить их, и я не могла им отказать.

— Хорошая причина, — сказал Фалькенберг.

— Спасибо. — Она допила виски. — Теперь мне пора. Надо надевать броню.

— Разумная мера, хотя бункер достаточно прочен.

— Я не останусь в бункере, полковник. Я отправляюсь в патруль со своими ранчеро.

Фалькенберг критически разглядывал ее.

— Не думаю, что это разумно, мисс Хортон. Личная храбрость — прекрасная черта командира, но…

— Знаю. — Она улыбнулась уголками губ. — Ее не нужно демонстрировать, потому что она предполагается, верно? Но не у нас. Я не могу приказывать ранчеро, и у меня нет многолетних традиций, чтобы удерживать их… ведь такова причина всех этих церемоний, верно? — удивленно спросила она.