Михаил Тырин - Синдикат «Громовержец»

— Чей жир? — оторопел Пакля.

— Чувака этого.

— Какого чувака?

— Да просто чувака. Прикинь. Короче, двигать пора.

— А-а… — медленно кивнул Пакля, невольно отодвигаясь.

Поршень и Хамыч с Чингизом начали о чем-то переговариваться. Пакля прислушался, но до него доносились только обрывки фраз:

— …а чего ты бычки-то? Подумаешь, бычком прижег…

— Бычком и сам себе могу…

— Утюгом надо…

— Старо. Сейчас ребята пальцы в тиски…

— Девку его надо было разложить…

— … а, маленькая. Пионерка…

— Кадык вскрыть лезвием и ширнуть в вену, будто сам…

— …ничего, я котенка брал и на их глазах отверткой… Дети, блин, орали, сучата…

Шашлыки были жесткие и пахли керосином. Пакля где-то слышал, что протухшее мясо специально керосином прыскают, чтобы опарыши выползли. Он отложил шампур в сторону и закурил. И вновь Шуша толкнул его в бок.

— Чего? — нахмурился Пакля.

— А прикинь, — сказал Шуша, пристально глядя, как в зубах Пакли горит сигарета. — Прикинь, чувак курит. Вот сигарета до рта догорела — губы тлеть начали, потом вся голова задымилась…

— Ты про какого чувака все мне шепчешь?

— Да так… Просто, прикинь. Я говорю, двигать пора.

Пакле захотелось поскорее избавиться от кошмарных образов, которыми пичкал его сонный Шуша, поэтому он прокашлялся и спросил:

— Ну чего, пацаны, какие у нас планы?

Он стремился сделать голос солидным и одновременно небрежным, чтобы ненавязчиво намекнуть на свой высокий статус в команде. Но никто его стараний не заметил, только Хамыч кивнул, скосив глаза.

— Все нормально… сиди отдыхай.

Где-то на пределе слышимости вдруг послушалось мяуканье. Чингиз тут же вскочил, его глаза сверкнули.

— Кошка, — сказал он. — Тут где-то кошка.

— Откуда здесь? — с недоумением пробормотал Шуша.

— Но я слышал! — Чингиз бегал глазами по кустам и его руки непроизвольно дергались, словно он ловил мух.

— С лесничества могла прибежать, — высказался Поршень. — Рыбки половить.

— А ну, обождите… — бросил Чингиз и молниеносно исчез в прибрежных кустах.

— Двигать пора… — едва слышно пробормотал Шуша. Через минуту Чингиз вернулся с пятнистой черно-рыжей кошкой в руке. Он очень ловко, со знанием дела держал ее за шкирку. Несчастное животное извивалось и орало, но вырваться не могло. Чингиз выглядел странно возбужденным, словно поймал не драную обитательницу помоек, а по меньшей мере золотую рыбку.

— Тьфу, блин… — с омерзением проговорил Хамыч. — Сейчас опять начнет дурковать.

— Ничего, ничего… — пробормотал Чингиз, поднимая с земли крепкую палку. — Так надо. Поршень, принеси изоленту из машины.

— У тебя изолента сразу прогорит.

— А я ею только прихвачу. А потом проволокой. Поршень пожал плечами и принес моток изоленты. Чингиз принялся приматывать кошку к палке. Когда она уже не могла двигаться, он достал из кармана клубок стальной проволоки.

— Все нормально, — сказал он.

— Чего это он? — с некоторым испугом спросил Пакля у Поршня.

— А… он кошек жрет. Привычка такая.

— Жрет?! — ужаснулся Пакля. — Зачем?

— Надо двигать, — тихонько пропел ему на ухо Шуша. Пакля взглянул на Пельменя, который до сих пор не проронил ни слова. Пельмень выглядел так, словно его, а не кошку, сейчас собирались жрать. У него, кажется, даже слезы в глазах блестели.

— Дай хоть я ей шею сверну, — с кислой миной изрек Шуша. — А то орет, как свинья собачья.

— Нет! Кошку жарить надо, пока живая. Тогда от нее вся сила ко мне перейдет.

— Много там силы…

Чингиз суетился, нервничал, чуть ли не облизывался. Кошка хрипела на палке, судорожно дергая лапами.

— Колышки надо переставить, — пробормотал Чингиз и начал возиться у костра. И тут случилось невероятное.

Пельмень, на которого не обращали внимания, вдруг схватил палку, отбежал на десяток шагов и быстро-быстро смотал с приговоренного животного изоленту. Кошка, совершив немыслимый кульбит, соскочила на траву, дико вскрикнула и в одно мгновение исчезла в кустах.

Пельмень застыл, вцепившись в палку, с которой свисали обрывки изоленты. Он, не моргая, смотрел на Чингиза. Тот повернулся, непонимающим взглядом пошарил вокруг костра, наконец, увидел Пельменя с палкой.

— Ты что? — оторопел он. — Ты что сделал, уродец?

Пакля сжался от нехороших предчувствий. Он думал, что беспощадный Чингиз сейчас разорвет Пельменя пополам. Пельмень не отвечал, только сопел и трясся.

— Да оставь пацана, — лениво проговорил Поршень.

— Ни хрена не оставь, — негромко, но с угрозой проговорил Чингиз. — Он мне теперь должен по жизни.

— Да ладно, осядь… Иди лучше налью.

После этой драматичной сцены Пакля ощутил нестерпимую жажду. Он наплескал себе целый стакан водяры, и через пару минут ему стало легче. Он даже стерпел, когда Шуша в очередной раз толкнул его в бок и начал бормотать:

— Прикинь. Чувак «молнию» на куртке расстегивает, а из-под нее — печень на пол — шлеп!..

Разморенный спиртным Пакля вдруг захотел пообщаться с Пельменем и немного успокоить его непринужденным разговором.

— Пельмень, — позвал он. — Как вообще дела-то?

— Нормально.. — рассеянно ответил Пельмень, взявшись за ухо.

— «Селедки» плавают?

— Чего? А-а, да…

— Бабу хочется, — прервал их беседу Хамыч. Он растянулся на траве, заложив руки за голову. — Большую такую, толстую рыжую бабу. Бабищу. Может, прокатимся в город за девчонками?

— Рано еще, — качнул головой Поршень. — Все дома сидят, прыщи запудривают перед танцами.

— А мы домой заявимся. Хрен ли нам?

Поршень кисло усмехнулся и сделал неопределенный жест: нечто среднее между покачиванием головой и пожатием плечами. Пакля при упоминании о девчонках беспокойно заерзал. Заточение в подвале сделало его очень чувствительным к этой теме.

— А правда, — сказал он. — Может, доехать до города, поискать знакомых? Пельмень, у твоей сеструхи ведь есть подруги?

— А что за сеструха? — заинтересовался Хамыч, энергично поднимаясь с травы. — Красивая? Или такая же лысая толстуха?

— Нормальная, — не спеша и со значением проговорил Поршень. — Хорошая баба.

— Слушай, толстяк, познакомь с сеструхой, — насел на Пельменя Хамыч., — Все по-нормальному будет, не бойся. Давай сгоняем на тачке, прямо сюда привезем, шашлычок как раз поджарим.

«Из кошки», — почему-то подумал Пакля.

Пельмень завороженно смотрел, как открывается и закрывается рот Хамыча, усаженный золотыми зубами. Как-то оказалось, что все окружили его, и их взгляды прямо-таки давили. Все разом захотели, чтобы он привез сюда сестру.

— Ну давай, чего ты? — нажимал Хамыч. — Чего ломаешься-то? Не тебя ведь трахать будем.

— Она не поедет, — осмелился возразить Пельмень.