Виталий Каплан - Корпус

Костя осторожно уселся. Кресло у Серпета было шикарное — огромное, обтянутое черной кожей, из которой мутно поблескивали бронзовые шляпки специальных обойных гвоздей. Да, это тебе не жесткие металлические стулья в Групповой. Про те стулья Серпет однажды с ухмылкой заметил, что сидеть на них — уже подвиг. А может, и не шутил он так, может, опять ложная память?

— Тебе удобно? — поинтересовался Серпет. — Ну что ж, Костик, давай поговорим.

— Давайте. А про что? — насторожился Костя.

— А ты сам не догадываешься? — спросил Серпет, рассеянно крутя в пальцах сломанный карандаш.

— Нет… А что случилось? — по спине у Кости побежал холодок. Неужели что-то стряслось в Группе, а он не знает? Но после отправки Васенкина все остальные аж на цырлах ходят, лишний раз чихнуть боятся. Нет, не в этом, видно, дело.

— Да ты успокойся, ничего не случилось. Я не в том смысле. Только все же попробуй сам подумать, вспомнить, — и Серпет ущипнул себя за левый ус.

— Я не знаю, — осторожно ответил Костя. — Может, про то, что было ночью?

— А что было ночью? — удивился Серпет. Глядя на него, нельзя было понять, по правде он не знает, или придуривается.

— Вы же знаете, — нехотя произнес Костя. — В Журнале же записано.

— А, так ты об этом, — засмеялся Серпет. — Ну, это-то как раз чепуха. Светлана Андреевна женщина неопытная, нервная. Мало ли что ей по ночам чудится. Так что не бери в голову. На такие пустяки я не обращаю внимания, и уж тем более не стал бы приглашать на разговор.

— Тогда про что же? Про дела в Группе? Так я же вчера вам докладывал, а сегодня сами знаете.

— Причем тут Группа? — Серпет встал из-за стола, треугольной отмычкой открыл один из шкафов, долго копался в нем, и так ничего и не достав, с досадой захлопнул дверцу. Потом повернулся к Косте.

— Нет, Костик, не в Группе дело. Разговор будет о тебе.

— Я не совсем понимаю, чего обо мне говорить? — Костя вцепился побелевшими пальцами в подлокотники кресла. Вот оно! Сейчас начнется!

Серпет нечего не ответил — отвернулся к окну и долго молчал. Потом раздраженно произнес:

— Да вот и мне тоже не все ясно. Слушай, а вообще как тебе здесь?

— Я не понимаю, — удивился Костя. — Где это здесь?

— Здесь — это здесь, одним словом, в Корпусе.

— Нормально. А что?

— Нормально, — усмехнулся Серпет. — Сказать «нормально» означает поддержать разговор и в то же время ничего не сказать. Да и что считать нормой? Знаешь ли, это сам по себе спорный вопрос. Нет, ты не волнуйся, — поспешно добавил он, глядя на побледневшего, вжавшегося в кресло Костю. — Я ничего такого не имел в виду. Претензий к тебе нет. Учишься ты хорошо, поведение отличное. С обязанностями Помощника в общем-то справляешься, скоро, видимо, будем переводить тебя в Постоянные. Ты не бойся, я ведь про другое спрашиваю. Костя, давай по-честному — тебе не надоело ВСЕ ЭТО?

— Ничего не понимаю, — напрягся Костя. — Совсем не понимаю. Вы о чем?

Что-то Серпет странно себя ведет. К такому повороту Костя не был готов. И раньше никогда таких вопросов за Серпетом не замечалось. К чему же он клонит?

— Это — значит ЭТО, — с некоторым раздражением ответил Серпет. — Ты же не маленький, чтобы тебе все разжевать и в рот положить. Сам соображать должен. Вот например, зачем ты здесь, в Корпусе?

— Как зачем? — Костя довольно удачно изобразил удивление. На чем Серпет собирается его поймать? — Ну, это… Предназначение… Распределение… Одно Большое Общее Дело… Это же всем известно.

— Это, дорогой мой, слова, — махнул рукой Серпет. — Тем более, слова, которые ты плохо понимаешь. Это, кстати, нормально. Другие понимают и того меньше. А вот скажи, что ты сам думаешь? Не стесняйся, нас тут с тобой никто не слышит, и что бы ты не сказал — никак на твоей судьбе не отразится. Да и вообще этот разговор нужен в большей степени мне самому. Так что смелее.

— Ну… — протянул Костя. — Предназначение… Это значат, нас готовят к какой-то очень нужной работе. Чтобы приносить пользу.

— И кому же ты собираешься ее приносить, позволь поинтересоваться?

— Как кому? Всем. Людям то есть. — А каким это «всем людям»? — хмыкнул Серпет. — Давай разберемся. Каких людей ты знаешь? Ну, ребята из твоей Группы. Помощники из других Групп. Ну, я еще. Наблюдательницы — ты их всего-то и видел не больше десятка. Стажер Валера. Учителя — ну, их тоже немного. Вот и все. Именно этих людей ты и имел в виду?

— Нет, вообще людей, — немного помедлив, ответил Костя.

— Как это — вообще? Разве ты еще кого-нибудь знаешь?

— Нет, конечно. Откуда же?

— Вот и я про то же. Выходит, ты просто знаешь, что есть и другие люди? Пускай ты никогда их не видел, ни от кого о них не слышал…

— Получается, что так, — задумчиво проговорил Костя. — Знаю, что есть и другие.

Почему-то напряжение чуть отпустило его, и это было странно — вопросы Серпет задавал донельзя опасные, и значит, нельзя расслабляться.

— Но откуда ты знаешь? — не отставал Серпет. — Если, конечно, это не тайна.

А в самом деле, откуда? Никто ему, Косте, не говорил.

— Честное слово, Сергей Петрович, — сказал он, — я знаю, но не помню.

— Не помнишь, а знаешь… Знаешь, а не помнишь… Интересно. Ладно, оставим пока эту тему. Тогда другой вопрос. Как ты считаешь, тебе ничего не мешает двигаться к этому самому Предназначению? Только подумай хорошенько, прежде чем ответить. Я же не про дисциплину и учебу. Тут дело тонкое. И ничего не скрывай — пользы не будет.

Костя замолчал. А потом вдруг, неожиданно для себя, решился. Точно с разбегу пробил головой стеклянную стенку.

— Сергей Петрович, я давно хотел сказать, — слова застревали у него в горле словно куски непрожеванной пищи. — В общем, мне кажется, у меня какая-то болезнь. Голова болит и сны какие-то странные снятся. Я думал — пройдет, а оно не проходит. Вот я и решил вам все рассказать.

— Так-так, — протянул Серпет, откинувшись на спинку кресла. — Успокойся и давай все по порядку. Во-первых, что именно за сны?

— Ну, приходит ко мне какой-то Белый. Я его Белым называю, так уж само собой получилось. Приходит и начинает всякие морали читать. Что я, мол, делаю гадости ребятам. И что я был болен, и только-только начинаю выздоравливать. А главное — он про такое рассказывает, чего не было, а он говорит — было.

— Ну, а конкретнее?

— Конкретнее? Ну, например, когда мне было семь лет, я накурился. И мама не пускала меня гулять с ребятами, думала, что я заболел, а тетя Аня мне новую клюшку подарила. И когда он говорит, кажется, что все так и было. А проснешься — и понимаешь, что это бред. Какая еще мама? Что за клюшка? Но он зачем-то впихивает мне все это в голову.

— Так-так, понятненько, — Серпет подпер щеку ладонью и надолго замолчал. Потом спросил очень спокойным, даже слишком спокойным голосом: — А ты не припомнишь, сколько раз этот Белый к тебе являлся?