Сергей Волков - Амулет (Потревоженное проклятие)

— Ты кто? — спокойным голосом спросил смуглолицый вожак: — Чего надо? На кой хрен ты сюда приперся, олень?

В моем ослабленном болезнью, погоней и всеми предыдущими передрягами мозгу не нашлось ни одной сколько-нибудь значимой мысли, ни одного достойного ответа, поэтому я молча вытащил из-за пазухи револьвер, ожидая, что эти страшноватые детки испугаются.

По рядам сидящих прошел ропот, многие опасливо зашевелились, кто-то сполз со стула на пол, за спины других.

— Так. — тихо сказал слегка побледневший вожак: — Ты представился. Теперь скажи, чего тебе надо?

Я молча кивнул на ящик. Парень напротив меня спросил у своих, не переставая сверлить меня глазами:

— Лысый! Мокрун! Вы принесли?

— Ну…

— Козлы! Я говорил, чтобы думали, когда на скачек идете? Уроды, мать вашу!

И, не меняя тона, мне:

— Дядя! Хватай свой ящик, и вали отсюда! Ствол твой, конечно, вещь авторитетная, тут базаров нет, но если че, то и у нас найдется, чем ответить! Все, разбежались!

Ни черта он не боялся! Ни нагана моего, ни, уж тем более, меня самого! Я взбесился, а вожак уже повернулся ко мне спиной, как к пустому месту, и двинулся к своим. Я вытянул подрагивающую руку с револьвером и ткнул стволом в круглый, стриженный затылок смуглого:

— Стоять, щенок!

Он замер, одновременно замерли и все, кто находился в комнате. Я снова, как и некоторое время назад возле «Камаза», взвел курок, и в тишине щелчок прозвучал, подобно грому. Я кашлянул и начал говорить:

— Во-первых! Пусть двое возьмут ящик, вынесут его на улицу и ждут меня там! Во-вторых! Ты — пойдешь со мной! И в-третьих…

Договорить я не успел! Каким-то диковинным приемом вожак отбил мою руку, она взлетела вверх, я судорожно сжал наган, чтобы не выронить его, и непроизвольно нажал на спуск! Грохнул выстрел, лопнула лампочка под потолком, и все помещение погрузилось во мрак. Поднялся страшный визг, крик, гам, все бросились прочь, я, получив в кутерьме несколько ударов по голове, плечам, животу, упал, отполз в угол, и замер там, выставив наган.

Вскоре все успокоилось, «детки» покинули свое подвальное убежище. В комнате было тихо и темно. Я встал, шатаясь, прошел к тому месту, где должен был стоять ящик — он был на месте! Молодежь бежала, бросив трофеи!

Покряхтев, я взвалил ящик на плечо, и с великим трудом выбрался из подвала наверх, изрядно поплутав в темноте. По дороге мне никто не встретился, и слава Богу, так как шел я просто наобум, главным образом стараясь не упасть и не уронить тяжелый ящик.

И уж конечно, я ни за что не дотащился бы с грузом до Гулиного дома, хотя бы потому, что я совершенно не помнил, где он находится. Выйдя на проезжую часть, я уселся на ящик верхом, тяжело дыша, и начал думать, что же делать дальше…

От печальных мыслей меня оторвал далекий рев автомобильного двигателя, показавшийся мне на удивление знакомым. Вскоре на перекресте показался уже ставший родным «Камаз» Пеклеванного — Саня искал меня, врубив все фары, какие только у него были. Я встал с ящика и замахал руками — кричать я не мог, от бега горло мое стало совсем плохим, я просто физически ощущал, какой слой всякой болезнетворной дряни его покрывает…

Спустя полчаса я снова лежал в кровати, обложенный горчичниками, исколотый шприцем, наглотавшийся таблеток. Пеклеванный собирался идти в машину, досыпать. Я прохрипел:

— Да ладно, ночуй в доме, снаряд дважды в одну воронку…

— Серега, то снаряд! А то — шакалы! Чуть оставь машину без присмотра угонят на хер, и следов не найдешь!

Пеклеванный ушел, а я снова уплыл в сон, как наркоман — в спасительное забвение.

Проспал я долго, почти до двух часов дня. Гуля ушла на дежурство, попросив Пеклеванного захлпнуть дверь, когда мы будем уезжать.

На водителе лица не было! Как я понял, им с Гулей не удалось лечь в постель, по разным, как уклончиво объяснил водитель, причинам, и теперь Пеклеванный, злой и грустный, то ругался последними словами, то нежно вспоминал, какая Гуля страстная и ласковая…

Мы перекусили, если можно так назвать часовой обед, состоящий из двух тарелок куриной домашней лапши, треугольных татарских пирожков с мясом и картошкой, домашней выпечки хлеба, ну, и всяких вареньев, плюшек…

Покинули гостеприимный Октябрьск мы уже чуть ли не в сумерках, по крайней мере низкое, темное небо уже очень походило на вечернее.

Я рассказывал Пеклеванному про свои вчерашние похождения в подвале, м Саня только крутил рыжей своей головой:

— Ну, Серега, ну ты даешь! Да я бы ни в жизнь не полез бы на такой рожон — эти щенки хуже взрослых блатнюков! С теми хоть добазариться можно, а эти для смеха «замочут», и все, амба!

Пока мы разговаривали, пошел дождь, через некоторое время превратившийся в жуткий, просто тропический ливень! Таких дождей у нас летом-то не бывает, а чтобы вода вот так хлестала с неба в начале ноября! Я такого не припомню…

«Камаз» буквально плыл по дороге, врубив все фары «на полную громкость», как говорил Пеклеванный.

Мы упрямо пробивались вперед, но из-за плохой видимости водитель снизил скорость, и «Камаз» едва тащился. То и дело попадались встречные машины, отчаянно сигналищее, с бешено работающими дворниками.

Один раз мы едва увернулись от огромного грузовика, вынырнувшего из косых плетей ливня практически перед носом нашей машины.

— Ни ляда не видно! — матерился Пеклеванный, вертя баранку: — Ну и погода! Мандахлюндия, в рот ей ноги!

За полтора часа мы едва одолели тридцать километров, потом дождь начал сбавлять свою мощь, и вскоре превратился в обычный, осенний моросящий дождик.

Проехав Бавлинский перекресток, Пеклеванный свернул на какую-то боковую дорогу:

— Здесь можно срезать километров восемьдесят!

Через часа два мы благополучно проскочили Искалы, место нашего снежного плена, и через час приблизились к Самаре.

— Серега! Будем ночевать здесь! — сказал водитель: — Умотался чего-то с этим ливняком! Все, ни шагу вперед!

Мы остановились на охраняемой площадке для отдыха. Я чувствовал себя гораздо лучше — Гулины лекарства сделали свое дело, нос дышал, голова прояснилась, да и горло уже не драло, как на терке, хотя голос пока полностью не вернулся.

Вокруг нас стояли машины, в основном «фуры» дальнобойщиков, тянуло дымком от мангала, где носатый шашлычник жарил на открытом пламени куски жирной свинины. Вокруг сновали люди, где-то, пробиваясь сквозь шум работавших двигателей, играла музыка.

Пеклеванный отправился купить «…чего-нибудь пожевать», а я, развалившись на сидении, равнодушно разглядывал людей, проходящих между машинами.

Неожиданно в дверцу постучали. Я приблизился к стеклу, посмотрел вниз. У машины стояла ярко накрашенная, большеглазая девушка, лет восемнадцати-двадцати, одетая в куртку-«аляску». Осветленные волосы рассыпались по плечам, а рука с длинными ярко-красными ногтями требовательно стучала в дверцу: