Андрей Лазарчук - Абориген

Их боялся даже Север. Может быть, он этого и не знал, но я иногда чувствовала и понимала его лучше, чем он сам себя. Даже издалека. Даже не встречаясь взглядом…

На всякий случай я описала широкую петлю над таигой. Никто за мной не летел. Тогда я нырнула в широкий колодец, открывшийся в кронах. Посадка была довольно жёсткая, но «Махмади» выдержал бы и не такое. Я мгновенно разделась и бросилась в траву, как следует вывалялась в голубоватых пряных перьях, надо было срочно отбить запахи страха и настороженности, этим от меня разило, наверное, на всю округу. И только потом я встала и осмотрелась.

Да, я попала туда, куда хотела. Вот этот туннель в сплошных деревьях – старая мощёная дорога, единственный её уцелевший кусок, а здесь, где я стою и озираюсь по сторонам, была широкая площадь… Тогда я сложила лопасти автожира и откатила верную машинку поглубже под кроны. Развесила на ветках одежду – и пошла к Замку.

Естественно, я ни на что не рассчитывала. Ни на какие встречи.

Я ошиблась.

Ну, что сказать? Эрик нас спас. Хладнокровия ему было не занимать.

Нас отнесло далеко к югу, на Пятый пост. Это частью каменная, частью стальная (и в этой части очень ржавая) башня, построенная вскоре после Высадки для давно забытых целей. Она стояла совсем заброшенная, пока после последней войны и произошедшего затем расширения Стены не пришлось изменять трассу парома «Ньёрдбург – Ясный». Раньше трос был брошен напрямую, теперь для него пришлось искать ещё одну точку крепления. Заодно за Пятый пост зацепили трос, брошенный к Плато Роксоланы, но туда регулярные паромы не ходили – заселение Плато шло медленно, и мало кто знал, что там вообще происходит.

Пока я валялся в отключке, Эрик связался по телеграфу с Ньёрдбургом и дал им знать, что с нами произошло. Там распорядились: переждать непогоду.

Ну, это Эрик сообразил бы и без них. Главное – он предупредил турфирму. Теперь они скорректируют дальнейший график группы.

Вместе с нами на Пятом застряли грузовой «Грифон» с молодой картошкой, кукурузой и чаем (голодная смерть нам не грозила, даже если дождь затянется на много лет) и две небольшие местные фермы, так что в общей сложности в тесноватых помещениях пересадочной станции собралось девятнадцать человек. Потолки промокали, ветер пролетал навылет сквозь щели, временами даже посвистывая…

Вы, может быть, упрекнёте меня, что я почти ничего не рассказываю о туристах. Я бы и хотел… Но, во-первых, мне про них почти нечего сказать, они ведь для нас никакие . Конечно, можно описать их подобно тому, как описывают экзотических зверьков. Но тут включается «во-вторых»: существует такая профессиональная этика гидов – не обнародовать подробности жизни тех, кто тебе доверился. Так что, увы, праздных баек о туристах не будет. Только то, что непосредственно касается событий.

Хотя было немало забавного. Да.

Я пришёл в себя – а вернее, проснулся – от жары. Я лежал на мягком, под мягким и тёплым и рядом с мягким и горячим. Ну, понятно: подо мной был толстенный матрац, на мне – несколько одеял из шерсти лам, а рядом – несколько неожиданно – спящая Мирабелла.

Мне надо было встать, срочно, я попытался сделать это максимально аккуратно, обнаружил, что вне постели достаточно холодно, что я голый, как в таиге, и что бельё моё лежит рядом, сухое и, кажется, даже выглаженное. Под бельём обнаружился пилотский свитер с кожаными накладками и кожаные штаны – не мои, но вполне подходящие по размеру.

Я стремительно оделся и босиком понёсся искать туалет. Я, конечно, помнил, как расположены помещения на Пятом, – просто ещё не знал, что мы именно на Пятом…

В коридорах и на лестницах под ногами похрустывал лёд.

Когда я вернулся, Мирабелла уже не спала. Она сидела в кровати, натянув на себя одеяла. Красноватая «вечная лампочка» пристально отражалась в её глазах.

– Север, – сказала она хрипловато. – Вы в порядке?

– Уже да, – сказал я.

– Эрик сказал, что это вы нас спасли.

– Не только вас. Себя тоже.

– Всё равно. Спасибо вам… – и кашлянула. – В общем, спасибо. Хотите обратно? – Мирабелла приподняла край одеяла.

– Не уверен, – сказал я.

– Я не предлагаю вам себя, – она наклонила голову. – Просто вы были очень слабы…

Я прислушался к себе. В общем, я бы не отказался поваляться ещё. Мышцы казались – да, наверное, и были – распухшими, тугими; боль ещё можно было терпеть…

– Да, лучше так… – я снял верхнюю одежду и залез в горячую толщу постели. – Думаю, я ещё усну…

– Хотите? – она сунула руку под кровать и достала фляжку.

– Это что?

– Какая-то травяная настойка. Эрик сказал, что вас надо этим напоить…

Я попробовал. Некоторые травы угадывались. Наверняка семейный рецепт. У нас сколько семей, столько рецептов.

– Спасибо, – я передал фляжку Мирабелле. Она тоже глотнула. Снова покашляла. – Вы простыли?

– Забавно, – сказала она, – но, наверное, да. Я читала. Горячка, чахотка. Никогда не думала, что такое ещё бывает.

– У нас всё бывает, – сказал я.

– Да… – она помолчала. – Север, можно с вами говорить откровенно? – шёпотом.

– Откровенно… – повторил я. – Наверное, можно.

– Вы же были… как бы сказать… против Земли?

– Был. Но у нас многие были против.

– Да-да, конечно… Понимаете, я… Я хочу остаться.

Я скосил глаза и посмотрел на неё.

– Тут, у нас? Вы хоть приблизительно…

– Приблизительно, – сказала она. – Конечно, приблизительно. Но… разве…

– Будет чудовищно тяжело, – сказал я.

И почувствовал, как она пожала плечами.

Несколько минут мы лежали молча.

– Почему? – спросил я.

– Словами – трудно, – сказала она. – Я не знаю, что вы знаете… ну, о Земле…

– Довольно много, – сказал я. – Среди моих друзей есть иммигранты.

Я не стал говорить, чем занимался во время войны. Я этого не говорил даже Кумико.

– Тогда вы понимаете, что там мы – изгои. Я ненавижу импланты… и Настя тоже, и Петти. А без имплантов быть землянином – нереально, ты практически никто, для тебя нет службы, нет дела… и, наконец, тебя просто перестают замечать. Можешь жить себе, простенько, низенько и бессмысленно жить. А это… не по мне. Не хочу так. Не хочу.

Забавно. Как и все, с кем я общался раньше, она недоговаривала. Такое ощущение, что людям без имплантов просто с самого детства запрещено думать об этом . Нет, иногда можно на короткое время вывести их на эту невыносимую мысль, заставить умножить два на два, даже произнести вслух запретное слово. Но им от этого становится физически плохо, и стыдно, и как-то ещё… в общем, не хотел бы я заставлять Мирабеллу что-то подобное сейчас чувствовать…

Я дотянулся до лампы и несколько раз встряхнул её. Светящаяся взвесь пошла волнами, свет на секунду стал совсем ярким, потом снова потускнел. Лампу пора было подкормить, но я не знал, где сахар. Ладно, пусть светит так. Потом хозяева подкормят.