Павел Корнев - Последний город

– Ладно, слушайте, – вздохнув, начал я рассказ, – есть группа гвардейцев, которая организовала безопасный коридор через Ограду. Мы им отстёгиваем, они нас не замечают. И все довольны.

– Имена, – достал блокнот преподобный, – звания, места службы.

Самое главное при таком допросе – это не врать. Начнёшь врать, сразу запутаешься, и через пять минут тебя раскусят. А не раскусят – просто фальшь почувствуют. У преподобного на вранье нюх, это я сразу понял. Или он просто сильный эмпат? Ну да разницы никакой – всё одно, морочить ему голову удавалось минут пятнадцать от силы. Потом он что-то сообразил, скомкал вырванную из блокнота страницу и покачал головой:

– Очень, очень неумно.

Неумно? Как бы не так! Хоть сколько-то времени отыграть удалось. А в моём положении каждая минута на счету. Закончится всё, конечно, так и так плохо, но хоть протяну немного дольше.

– Только покаявшийся в своих прегрешениях и заблуждениях, – уже больше для своей паствы продолжил увещевания сектант, – ощутит истинную благодать Создателя...

– Да иди ты!.. – расхохотался ему в лицо я.

И смех этот был вовсе не наигранным. Нет – в прекрасное расположение духа меня привел вид медленно, очень медленно приоткрывавшейся входной двери. Двери, запертой продавцом, стоило мне зайти внутрь.

– Это говорят в тебе гордыня и бесы, – отошёл к прилавку преподобный. – Ничего, мы наставим тебя на путь истинный.

– На путь истинный?! – заорал я, надеясь заглушить шум покатившейся по полу ручной бомбы. Да и закрылась дверь как-то слишком уж резко, и один из громил завертел головой по сторонам, пытаясь понять, откуда повеяло свежим воздухом. Второй мордоворот готовился превратить меня в отбивную и ничего не заметил. – Да ты сам порождение Хаоса! Все неординары несут его в себе, так что не тебе рассуждать о святости и благочестии!

– Важно не то, кем человек родился, а то, кем он стал, – резонно возразил преподобный, для которого домыслы Сергио о природе неординаров не оказались чем-то неожиданным.

– Пошёл ты... – Я зажмурился и приоткрыл рот, а мгновение спустя рванула выкатившаяся в проход между вешалками светошумовая бомба.

Ослепительная вспышка пронзила всё помещение насквозь, бронированное окно выдержало, и от этого акустический удар оказался ещё сильнее. Не готовься я заранее – и вскочить со стула просто бы не сумел. Да и так ноги подкосились, в ушах зазвенела затопившая мир после взрыва тишина, а ослеплённый вспышкой даже через закрытое веко глаз почти ничего не видел.

Или он просто до сих пор зажмурен? Так и есть – но не решаясь потерять даже долю мгновения, я крутнулся на месте, вслепую сделал два шага до прилавка и стиснул рукоять гвардейского ножа. Развернулся и в развороте всадил лезвие в живот замешкавшемуся здоровяку. Должно быть, в живот – пусть и бритвенно острый, клинок вошёл в плоть как-то очень уж легко.

Подручный преподобного беззвучно повалился на пол. Я наконец открыл глаз, перехватил выскользнувший из тела нож и двинулся ко второму оборотню. Мир по-прежнему оставался совершенно лишённым звуков, да к тому же стал каким-то серым и плоским. Противники виднелись размытыми силуэтами, колени подгибались, и вовсе не уверен, кто вышел бы из этой схватки победителем, но тут преподобного скрутила судорога, кожа его покрылась капельками крови, а глаза почернели. Уже безжизненное тело, будто лишённая нитей марионетка, скрючилось на полу, а выскользнувшая из него тень альбиноса перетекла куда-то под вешалки.

Прямо в прыжке начавший перекидываться в зверя оборотень в один миг оказался рядом; отпрянув, я отмахнулся ножом и, разрывая дистанцию, метнулся через прилавок. Клинок из модифицированного серебра легко снёс два пальца с вытянутой руки; впрочем, подручный преподобного этого будто и не заметил.

Оскалившись, перевёртыш вскочил на прилавок, но вместо того, чтобы вновь отступить, я шагнул ему навстречу. Не будь бугай оглушён близким взрывом ручной бомбы, мне пришлось бы туго, да только он сейчас почти ничего не видел, и серебряный клинок пропорол ему левый бок.

И всё же, несмотря на ранение, оборотень сдаваться не собирался – угодившее мне в грудь колено отшвырнуло к стене. Перекатившись к подсобке, я вскочил на ноги и, когда уже не слишком твёрдо стоявший на ногах бугай приблизился, нанёс два удара ножом: хлёсткий и не слишком точный по глазам и тут же – короткий в шею. Успел подивиться как-то слишком быстро растекшейся луже крови вокруг повалившегося на пол оборотня и, заметив какое-то движение в торговом зале, плавным движением отправил нож в спину рванувшему ко входной двери продавцу. Попал, чего уж там. Натаскивали в Конторе на совесть.

– Долго ты чего-то, – заметив ухватившегося за вешалку Сергио, буркнул я и скинул порванную куртку.

Благо моего размера верхней одежды в магазине хватало. Вот эта серая вполне ничего себе.

– Кто это такие? – указал на трупы бледный как мел неординар и повалился на стул.

– Сектанты. Церковь Искупления. – Я дошёл до растянувшегося в проходе продавца и выдернул у него из спины нож. – Мы их, помню, в Конторе гоняли, а им, получается, дай волю, всех бы чернокнижников и нелегалов извели. Уроды...

– Да кто ж им даст? – усмехнулся альбинос. – Ты тяжёлую кровь смотрел?

– Откуда она здесь? – удивился я.

– Найди холодильник и проверь, – закашлялся Сергио. – Не всех же подряд они в оборот брали, должны были с кем-то и торговать...

– Уматывать отсюда надо. Сейчас на взрыв жандармы набегут.

– Ты видел, какие здесь стекла? – указал на целехонькую витрину альбинос. – На улице даже в паре шагов ничего слышно не было. Уж можешь мне поверить.

– Ладно, посмотрю тогда.

Без всякой охоты я направился в подсобку и, замерев в дверях, восхищённо прицокнул языком. Уж не знаю, кто прикрывал эту точку от жандармов, но товар тут был весьма и весьма специфическим. Не удивлюсь, если и столь необходимая Сергио тяжёлая кровь найдётся. Зачем она ему сдалась только?

– Шприцы тоже глянь, – уже напоследок озадачил меня альбинос.

Шприцы? Он что, реально решил вколоть себе эту гадость? Определённо – либо я чего-то недопонимаю, либо мир окончательно сошёл с ума. Ладно, поживём – увидим, какой вариант ближе к истине. Вот только боюсь, она, как обычно, где-то посередине.

Не без труда отыскав в дальнем углу подсобки холодильник, я внимательно изучил хранившиеся в нём препараты и азартно потёр руки: покатило! Распаковал пачку «тобурега» и сунул под язык сразу пару пластинок. В голове зашумело, рот заморозило, будто после обезболивающего укола, а кончики пальцев потеряли чувствительность, но сейчас это не имело никакого значения – главное, хоть немного стихла боль.