Олег Верещагин - За други своя!

— Тебе недолго остались ждать, щенок! И жить — тоже! Готовься подохнуть!

Как ни странно, утром атаки не последовало. Йерикку и его команду вообще разбудили женщины, притащившие на позицию завтрак.

— То война добрая, — заявил Богдан, поедая копченое сало с хлебом — на закуску после гречневой каши со здоровенным кусищем свинины. Олег подтвердил согласие мычанием. Йерикка и Твердислав вообще были слишком заняты, чтобы даже мычать.

Ви-и-иу-ум-м… трах! В пятнадцати саженях левее встал черный куст разрыва.

— Фугас! — Йерикка поперхнулся, бросил миску и крикнул присевшим женщинам: — Марш отсюда! Началось…

К счастью, артиллеристы противника не засекли людей в клуне — разрыв снаряда, был пристрелочным, остальные ложились в саму весь. На глазах у Олега один из домов разлетелся — словно карточный домик, по которому щелкнули пальцем — на сотни пылающих обломков. Выглядело это скорее странно, чем страшно. Мальчишка заставил себя отвернуться от деревни и посмотреть вперед — туда, где проходила линия обороны.

— Да что ж они весь палят, а не завалы да не окопы? — спросил Богдан. Видно было, что ему не по себе. Олег понимал друга. Обстрел унижал. Со снарядом нельзя воевать. Он попадает… куда попадает. И убивает труса и отважного, ветерана и новичка… Он низводит умение воевать до пустого места. До тупого, равнодушного ожидания…

— По веси лупить выгодней, — криво усмехнулся Йерикка. — Там склады, там припасы, укрытия, а главное — там семьи. Удар по ним — удар по боевому духу.

— Мразь нечистая, — процедил Твердислав. Йерикка усмехнулся:

— О, так ты только сейчас это понял?

— Танки, — нарочито спокойным голосом сказал Олег. — Не, я не знаю, как у вас их называют, но по виду — танки… — он лежал на краю ямы, придвинув винтовку. — И пехота, горные стрелки. Три этих танка, человек двести пехоты. Полто… ну, короче, верста.

— Так мыслишь, что и нам дело сыщется? — Богдан вложил в ствол. ГП25 осколочный тромблон.

— Вам — не знаю, мне — точно, — Олег подтянул винтовку. — Славная будет охота! — дурачась, он тявкнул, и завыл, как волк в осеннюю ночь, но трое горцев совершенно серьезно подхватили его завывание. Твердислав, вставляя выстрел в ствол РПГ, замурлыкал знакомое:

По всей линии обороны начался огонь. В ответ затрещали десятки стволов и свистяще взвыло ливневое оружие врага, осыпая позиции защитников потоками металлических сверхскоростных стрелок.

Олега все это мало интересовало и пугало. Он преспокойно целился, выбирая мишень. К его сожалению выяснилось после первого же выстрела, что «мосинка» при всех её достоинствах (и его — тоже) не предназначена для стрельбы на полтора километра даже с оптикой. А от дальнейших экспериментов его отвлек голос Твердислава — озабоченный:

— Что творят-то? Вы гляньте!

Плоские, с широченными башнями, утыканные стволами машины — «танки», как окрестил их Олег — почему-то стреляли в землю шагов за полсотни перед собой. В одном месте словно бы прямо из взрытой очередями земли ударил вверх фонтан огня…

— Так мины там, — высказал догадку Богдан. — Ей-пра, ми… Собаки!!!

В самом деле — всмотревшись, можно было различить двух собак. Точно таких, как в Вересковой Долине, большие и мохнатые, прижав уши к головам, они ползли навстречу танкам, распластываясь по земле. На широких спинах висели парные ящики, укрепленные специальной упряжью.

Йерикка, как и Олег, смотревший в бинокль, увидел, что землянин пытается

не заплакать. Пулеметы с башен зашлись вновь, одна из собак вскинулась, но продолжала ползти, волоча задние лапы. Человек послал их навстречу страшным машинам — и, верные голосу преданности, они ползли, превозмогая страх, чтобы выполнить долг. Последний долг перед хозяевами на земле…

Второй сноп разрыва обозначил место гибели еще одного пса. Олег вытер лицо рукавом ковбойки. Йерикка услышал его шепот:

— Доползи… песик…

И пес — пес дополз. Олег увидел, как он свалился под левую широкую, шире, чем у земных танков, гусеницу — и отвернулся поспешно. А Йерикка смотрел, как машину всей левой стороной оторвало от земли, гусеница потекла стальной змеей, полетели вверх какие-то горящие клочья…

В сущности, атака на этом кончилась. Оставшиеся два танка повернули, следом побежала пехота. На позициях защитников заулюлюкали, засвистели, заигогокали от избытка чувств, кое-где возникли обращенные к врагу голые задницы и другие, еще более нескромные, места…

— То все? — разочарованно спросил Богдан.

— Погоди, то ли еще будет… — пообещал Йерикка. А над полем боя уже издевательски звучал голос Гоймира:

— Йой, Чубатов! Позоришь меня что? Слово не даешь что держать? Не стать мне бегом бегать за твоими храбрами, чтоб головы им резать! Пусть хоть две-то трети до нас ногами пройдут! Молчишь что, прихвостень данванский?!

— Зря он это, — мрачно заметил Йерикка. Олег насторожился:

— Ты что-то чувствуешь?

— Та-ак… — Йерикка пожал плечами.

Несколько минут царила почти полная тишина. Потом на опушке начали появляться еле различимые фигурки.

— Они что, головой ударились? — удивился Олег. — Без прикрытия, без артподготовки!

— Стреляй, щенок! — послышался неприкрыто торжествующий мегафонный рев. — Ну, давай, стреляй! Как-то на это навьи твои посмотрят и что за место тебе определят? К Кашею без возврата — так вы говорите?! Ни одна радуга тебя не выдержит!

Олег недоуменно поднял бинокль. Чубатов как-то странно пугал Гоймира. Души умерших славян для нового воплощения в людях своего племени поднимаются в вир-рай по мосту-радуге. Тем, кто в жизни делал немало зла, помогает идти Прародитель — живое существо, давшее начало племени. Но если человек совершил, запредельное Зло — мост подламывается, и сквозь царство Озема и Сумерлы проваливается преступник законов Права еще ниже, в безвозвратное царство Кащея… Но…

— Не стреляйте! — закричал еще кто-то через усилитель. — Никому не стрелять! Никому!

— Они что, крезанулись всем коллективом?! — зарычал Олег. — Как не стрелять?!

— Он прав, — не отрываясь от своего бинокля, ответил, как огрызнулся Йерикка. — Протри стекла!

А по всей линии обороны уже слышались крики, ругательства и проклятья…

…Горные стрелки — не хангары, славяне, хоть и с юга!!! — наступали цепями, пригнувшись и прикрываясь живым щитом. Перед своим строем они гнали… детей.

Не меньше сотни раздетых догола и буквально черных от побоев детей лесовиков — от совсем маленьких до 12-14-летних. Олег напрасно метался