Сьюзен Коллинз - Воспламенение

Пит кладет свою руку на поверхность, и я помещаю свою собственную напротив его, так, словно могу чувствовать ее через стену. Я вижу, как двигаются его губы, но я не могу слышать его, не могу слышать ничего за пределами нашего сектора. Я пытаюсь разобрать, что он говорит, но не могу сосредоточиться, таким образом, я просто смотрю на его лицо, прилагая все усилия, чтобы не потерять рассудок.

Затем птицы начинают прибывать. Одна за другой. Рассаживаются на соседних ветвях. И тщательно организованный ужасный хор начинает литься из их уст. Финник сдается сразу, горбясь на земле и зажимая уши руками так, будто собирается раздавить себе череп. Я пытаюсь бороться некоторое время. Отправляю свои стрелы в ненавистных птиц. Но каждый раз, когда одна падает замертво, другая быстро занимает его место. И наконец я тоже сдаюсь, сворачиваясь рядом с Финником, пытаясь блокировать мучительные звуки, издаваемые Прим, Гейлом, мамой, Мадж, Рори, Виком, даже Пози, беспомощной маленькой Пози…

Я понимаю, что это закончилось, когда чувствую руки Пита на себе, чувствую, как меня поднимают и несут из джунглей. Но я по-прежнему держу глаза зажмуренными, а руками закрываю уши, мои мышцы слишком сильно затекли, чтобы я могла отпустить. Пит держит меня на своих коленях, произнося утешительные слова и нежно укачивая. Проходит не мало времени, прежде чем я ослабляю свою железную хватку. И когда я это делаю, начинается дрожь.

— Все в порядке, Китнисс, — шепчет Пит.

— Ты не слышал их, — отвечаю я.

— Я слышал Прим. В самом начале. Но это была не она, — говорит он. — Это была сойка-говорун.

— Это была она. Где-то. Сойка-говорун просто повторила это, — говорю я.

— Нет. Они только хотят, чтобы ты так думала. Точно так же, как я задавался вопросом, были ли это действительно глаза Диадемы в том переродке в прошлом году. Но это не были глаза Диадемы. И это не было голосом Прим. А если и было, они взяли его с интервью или еще откуда-то и исказили звук. Сделали это из того, что она когда-то говорила, — произносит он.

— Нет, они мучили ее, — отвечаю я. — Она может быть мертва.

— Китнисс, Прим не мертва. Как они могли убить Прим? Мы почти дошли до победной восьмерки. И что тогда? — говорит Пит.

— Еще семь из нас умрут, — отвечаю я безнадежно.

— Нет, я про дом. Что происходит, когда остаются только восемь трибутов? — Он поднимает мой подбородок, так, чтобы я смотрела на него. Вынуждает меня установить визуальный контакт. — Что происходит? С финальной восьмеркой?

Я понимаю, что он пытается помочь мне, поэтому я заставляю себя думать.

— С финальной восьмеркой? — повторяю я. — Они берут интервью у их родственников и друзей дома.

— Правильно, — говорит Пит. — Они берут интервью у всей твоей семьи и всех твоих друзей. А смогут они это сделать, если всех убили?

— Нет? — спрашиваю я, все еще не уверенная.

— Нет. Поэтому мы знаем, что Прим жива. Она будет первой, у кого они возьмут интервью, верно? — спрашивает он.

Я хочу верить ему. Ужасно хочу. Вот только… те голоса…

— Сначала Прим. Потом твоя мама. Твой кузен Гейл, Мадж, — говорит он. — Это был обман, Китнисс. Ужасный. Но мы единственные, кому они могут причинить боль. Мы одни в Играх. Без них.

— Ты действительно веришь в это? — спрашиваю я.

— Да, действительно верю, — говорит Пит. Я вздрагиваю, думая о том, что Пит может заставить любого поверить во что угодно. Я смотрю на Финника, обращаясь за поддержкой, и вижу, что он слушает Пита, его слова.

— Ты веришь в это, Финник? — спрашиваю я.

— Это может быть правдой. Я не знаю, — говорит он. — Они могли сделать это, Бити? Взять чей-то обычный голос и сделать его…

— О, да. Это совсем не сложно, Финник. Наши дети изучают подобную технику в школе, — отвечает Бити.

— Конечно, Пит прав. Вся страна обожают маленькую сестренку Китнисс. Если бы они действительно убили ее таким образом, они, вероятно, тут же получили бы восстание, — решительно заявляет Джоанна. — Они ведь не хотят этого, так? — Она вскидывает свою голову и кричит: — Восстание целой страны? Не хотелось бы чего-нибудь вроде этого!

Мой рот широко открыт от потрясения. Никто и никогда не говорил ничего подобного на Играх. Несомненно, они вырежут Джоанну при редактировании. Но я слышала ее и теперь никогда не смогу думать о ней так, как раньше. Она никогда не получала никаких наград за доброту, но она, определенно, бесстрашная. Или сумасшедшая. Она поднимает несколько раковин и отправляется к джунглям.

— Я за водой, — говорит она.

Я не могу ничего с собой поделать и хватаю ее за руку, когда она проходит мимо.

— Не ходи туда. Птицы… — Я помню, что они должны были уйти. Но я по-прежнему не хочу, чтобы кто-то был там. Даже она.

— Они не причинят мне боли. Я не такая, как вы все. Не осталось никого, кого бы я любила, — говорит Джоанна, нетерпеливо вырывая руку из моей хватки. Когда она приносит мне раковину с водой, я беру ее с тихим кивком благодарности, понимая, как она бы презирала жалость в моем голосе.

Пока Джоанна запасает воду и поднимает мои стрелы, а Бити что-то делает со своим проводом, Финник отправляется к воде. Мне тоже надо вымыться, но я остаюсь в руках Пита, по-прежнему слишком дрожа, чтобы двигаться.

— Кого они использовали против Финника? — спрашивает Пит.

— Какую-то Энни, — отвечаю я.

— Должно быть, Энни Креста, — говорит он.

— Кто это? — спрашиваю я.

— Энни Креста. Девушка, которую добровольно заменила Мэг. Она победила около пяти лет назад, — говорит Пит.

Это было в то лето, когда умер мой отец, когда мне пришлось начать кормить свою семью, когда я изо всех сил боролась с голодом.

— Я не особо помню те Игры, — отвечаю я. — Это было в год землетрясения?

— Ага. Энни была той, которая сошла с ума, когда ее партнер из дистрикта был обезглавлен. Она убежала и спряталась. Но землетрясение разрушило дамбу, и большая часть арены была затоплена. Она победила, потому что плавала лучше всех.

— Она поправилась после? — спрашиваю я. — Я имею в виду ее разум?

— Не знаю. Я не помню, чтобы когда-нибудь видел ее на Играх снова. Но она не выглядела слишком стойкой во время Жатвы в этом году.

Так вот, кого, в кого влюблен Финник, думаю я. Не в кого-то из своих фанатов-любовников в Капитолии. А в бедную сумасшедшую девушку из дома.

Выстрел пушки собирает нас всех вместе на берегу. Планолет появляется в месте, которое мы оцениваем как зону «с шести до семи». Мы наблюдаем за тем, как «клешне» приходится спускаться пять раз, чтобы забрать части одного разорванного тела. Невозможно понять, кто это был. Независимо оттого, что случается в шесть часов, я не хочу этого знать.

Пит рисует новую карту на листе, добавляя «СГ» для соек-говорунов в зоне «с четырех до пяти» и пишет просто «чудовище» там, где мы видели трибута, собранного по частям. Мы теперь знаем, чего ожидать от семи из двенадцати часов. И если и есть что-то хорошее в нападении соек-говорунов, так это то, что мы снова знаем, где находимся на циферблате.