Грэм Макнилл - Фулгрим

Юлий наконец добрался до своих скромных покоев. Из распахнутой двери пахнуло резким ароматом масел и порошков для чистки брони. Первый Капитан окинул взглядом каюту, словно видя её в первый раз — стальные, ничем не прикрытые стены, простая кровать у стены. В небольшом углублении стоят на подпорках его старые верные доспехи, а в длинном ящике у изголовья сложены болтер и силовой меч.

Кровь, пущенная ему боевыми машинами, уже свернулась, и Юлий машинально стер её со спины и лба влажным полотенцем, а затем плюхнулся на кровать, раздумывая, чем бы заняться дальше.

Металлические полочки над головой Каэсорона были забиты книгами. На самом видном месте лежали сборники стихов Игнация Каркази: «Оды и Песнопения», «Раздумья о Великих Героях» и «Похвалы Единству». До недавних пор Юлий мог бесконечно перечитывать их, но теперь строчки Игнация казались ему пустыми и надуманными. За книгами Каркази спрятались три тома Корнелия Блайка, те самые, о которых Каэсорону рассказывал старый архивариус Эвандер Тобиас, и Десантник решил продолжить чтение записок падшего жреца.

Выбранный на сегодня том носил название «Книга Уризена», пожалуй, самый скромный по объему из всех известных трудов Блайка. Впрочем, «Книга Уризена» была интересна тем, что в качестве предисловия к ней некий безымянный автор составил биографию Блайка. Надо сказать, что она проливала немало света на то, почему тексты скандального философа выглядели именно так, а не иначе.

Из тщательно и подробно выписанной биографии Юлий узнал, что Корнелий Блайк за свою жизнь сменил немало занятий, видимо, ища свое истинное призвание. Художник, поэт, мыслитель, воин, наконец, пришедший к жречеству (тогда говорили «ставший священником»), Корнелий с детства обладал ярким и пытливым умом, талант ученого и философа совмещался в нем с мистическими задатками пророка. Как говорил он сам, ещё в юности его поразил образ идеального мира, явившийся в странном видении. То был мир, в котором исполнялись любые мечты и желания людей, даже те, которые в реальности Блайк мог лишь воспевать в стихах, картинах и философских трудах.

Следующее, на чем заострял внимание биограф — судьба младшего брата Корнелия. Имени его история не сохранила, все, что знали достоверно — юноша погиб в одной из бесчисленных войн, что прокатывались в те времена по Североафрикейским Конклавам. По мнению автора предисловия, именно судьба брата заставила Блайка стать «священником».

В дальнейшем Блайк стал известен благодаря шокирующим картинам и рассказам из жизни его давным-давно погибшего брата. Как утверждал Корнелий, тот сам рассказывал или показывал их ему во сне.

Каэсорон догадывался, что путь священника Блайк избрал в качестве некого убежища — то ли от судьбы, то ли от внимания властей — но он не спас его. Мистическия видения и запретные желания преследовали его с ещё большей силой, наделяя еретика странными, мистическими способностями. По слухам, однажды высший жрец другого ордена умер на месте, просто взглянув Корнелию в глаза.

Задыхающийся в тесной церквушке одного из безымянных городов Урша, Блайк постепенно убедил самого себя в том, что человечество должно извлечь важные уроки из его «научных» трудов и его тяжелой судьбы. Приняв такое решение, Корнелий обратил пока ещё не растраченные силы на создание творений, с помощью которых собирался доносить свои идеи до будущих последователей.

Юлий уже прочел немало стихов Блайка, и, даже не будучи критиком, без труда понял, что большинство из них Корнелий писал, не утруждая себя заботами о рифмах, размерах и ритме. Однако же, в них сквозила стержневая идея всего творчества опального жреца. Каэсорона она довольно сильно заинтриговала: Блайк утверждал, что бороться со своими желаниями — бесполезно и опасно, какими бы безумными они не казались со стороны. Ещё одна мысль, так или иначе встречавшаяся во всех работах Корнелия — уверенность в необходимости постоянных чувственных переживаний. Без этого якобы невозможно ни духовное развитие, ни истинное творчество.

Никакое наслаждение не будет отвергнуто, ни одна страсть не будет закована в цепи, ни один ужас, щекочущий нервы, не останется неиспытанным и ни одна мелочь не избегнет внимания. Отступив от этих правил хоть на шаг, мы никогда не достигнем совершенства. Взирать на красоту и уродство, испытывать любовь и ненависть равно необходимо человеку для полноценного наслаждения жизнью.

Жрецы ордена, к которому принадлежал Блайк, говорили в своих проповедях о Двух Силах, двух конфликтующих началах — Добре и Зле. Корнелий же с легкостью смел границы меж ними, назвав «бессмысленными словами», неспособными отразить единство мира, должного приносить наслаждение человечеству. Во Вселенной нет ничего изначально «хорошего» или «плохого», это выдумки косных людей с зашоренными глазами.

Юлий усмехнулся, читая эти громкие слова Блайка. Из биографии жреца Десантник уже знал, что Корнелия впоследствии вышвырнули из его религиозного ордена за то, что он чересчур рьяно претворял в жизнь свои теории — прежде всего, на укромных улочках и в дешевых борделях родного города. Вот уж действительно, «никакое наслаждение не будет отвергнуто и ни одна мелочь не избегнет внимания».

Кроме того, Блайк утверждал, что мир, скрытый в его видениях, куда более важен и прекрасен, нежели физическая реальность, и что человечество должно искать свои идеалы именно внутри себя, а не в грубой и бесчувственной материальной Вселенной. В его работах раз за разом повторялись выпады против ограничений и условностей, накладываемых на человечество рамками окружающего мира и замедляющих его духовный рост. Впрочем, Юлий подозревал, что на самом деле это были хорошо замаскированные нападки на тогдашнего правителя государства Урш, короля-воина Шан-Халя, который стремился достичь господства над Землей, в открытую применяя силу и жестоко угнетая порабощенные народы.

«Чтобы в открытую проповедовать подобную философию в такое страшное время, нужно быть безумцем» — так говорили многие. Однако же, Каэсорон вовсе не считал Блайка сумасшедшим, ведь его слова привлекли множество последователей, приветствовавших его как великого пророка, ведущего человечество в новую Эру, Эпоху Свободы Чувств.

Юлию вспомнился прочтенный когда-то сборник афоризмов Пандораса Женга, философа, подвизавшегося судьей при дворе одного из автархов Девятого Индонезийского Блока. Тот в свое время высказывался в поддержку мистиков и спиритов, говоря о том, что недооценка таких людей может привести к большим бедам. По мнению Женга, события действительно важные, имеющие влияние на судьбы всего человечества, просто не могут не иметь отголосков как в будущем, так и в прошлом.