Олег Кукса - Камикадзе на прогулке

— Это болит так, как я думаю? — не сдержался я.

— Именно так. Ужасно болит, — Подтвердила Светлана, поморщившись. — И привыкнуть к этому возможно только после долгих и трудных тренировок. Но другого выхода нет — не держать же в себе смерть!? И все же… Маленькие крупицы Черноты все равно остаются. Их приходится… переплавлять. Капсулировать. Неприятно, но ничего сложного в этом нет. У меня очень большое сродство к Черноте — даже кожа не чернеет, как у других Проводников и Целителей. И для этого есть причины. Очень страшные, ужасные для меня причины. Я, как ты, наверное, уже догадался, немного отличаюсь от людей. Так вот — это произошло не по моей воле. Мне приходится жить с этим. Мириться с этим. Но ничего уже не изменишь… А теперь, когда ты все записал, будь добр, постарайся закрыть глаза и отдохнуть — мне предстоит много работы.

— Все в порядке, Света. Все нормально, я… — взгляд Светланы меня остановил.

— Ничего нормального в этом нет, Дэниел! Даже по меркам Проводников. Вы не поймете — как тяжело иногда мне приходится. Но на мою помощь рассчитывают не только люди. И об этом вам придется держать язык за зубами. Это приказ, лейтенант! Не беритесь судить о том, что вам невозможно представить. Я буду лечить Стаю, пока хватит моих сил. И это зрелище не для вас. Поэтому извините.

— Что…? — я был очень недоволен Светланой, потому что она снова перешла на вы. А, самое неприятное — положив меня за крупным камнем, она перекатила меня на живот. Так, чтобы я ничего не видел. Да еще отгородилась от меня рюкзаками. Камера на каске теперь смотрела в обратную от Стаи сторону.

Хоть куртку свою под меня подложила, чтобы не было так жестко лежать на камнях. И на том спасибо.

— Светлана. Зря ты так. Ничего такого страшного в этом нет — все хорошо. Я понимаю, что ты сражаешься за их жизнь, и насколько это для тебя опасно!

Но Светлана была очень расстроена:

— Дело не в этом. Я не хочу, чтобы ты это видел! Не хочу, чтобы хоть кто-нибудь вообще видел эту запись! И не смотри на меня такими глазами! — она была сейчас совсем не рада моему здесь присутствию. — В конце концов — эту юбочку я купила в Новом Веймаре, в фирменном магазине. Она стоит кучу денег! Я не хочу ее испортить Чернотой! Мне и так ее чистить придется. С какой стати я должна разрешать тебе снимать меня на видео, когда разденусь!? Так что лежи и не…

Щеки Светланы пылали. Она в конце, уже почти орала на меня. Кажется, я ее рассердил.

Оставалось только попытаться перевернуть себя с помощью многострадальной руки. Как говорится: к лесу — передом, а к Светлане — задом. Получалось не очень. Пока Светлана не сжалилась надо мной и не уложила на свою куртку. Но все же она уткнула меня мордой вниз и привалила моим рюкзаком.

Мол, лежи носом в землю и не рыпайся…

End 2ур. 49

Я был рад, по крайней мере, что Светлана помогла мне устроиться на камнях хоть с каким-то минимумом комфорта. Потому что мои неуклюжие попытки перекатить себя с помощью руки увенчались полным провалом.

— Дэниел, я не смогу вылечить всех собак, — услышал я печальный, дрожащий голос Светланы из-за своей спины. — Многие из них погибнут — часа через два. Из-за токсинов Черноты. Их слишком много. Это я знаю наверняка. Так что мы в дерьме по уши…

Этот кошмар продолжался уже полчаса. Сначала Светлана сдерживалась. Затем ее вздохи стали больше напоминать стоны. Иногда слышались взрывы Черноты. Несколько раз исцеленные собаки подходили ко мне, обнюхивали и лизали мне руки и лицо. Я не возражал и был, как ни странно, спокоен, привыкнув к ним. Видимо, собаки благодарили меня за то, что делала Светлана, как ее попутчика. Они, надеюсь, чувствовали, что со мной тоже не все в порядке.

Стая была большой. Со своей стороны я увидел, как исцеленные собаки стали в дозор, перекрывая широкое в этом месте ущелье. Остальные собаки отдыхали. Или ждали своей очереди.

Одна из собак легла рядом с рюкзаком, и тот под ее весом сместился в сторону. Рядом со мной поскуливал щенок, и самка, видимо, вылизывала его.

Точно — щенок, рыженький с белой грудкой, резво пробежал возле моей головы, нюхая мою куртку, а затем и лицо. Мамаша подошла к нему и, ухватив за загривок, оттащила его от меня подальше. Затем, скосив на меня свой любопытный взгляд, снова принялась его облизывать.

Я услышал, как Светлана открыла флягу, выпила немного воды и закашлялась. Тяжело ей, наверно. Хотя конечно, как я могу судить об этом? Не я же там, на камнях лежу, исцеляя собак.

Затем она снова принялась за свою работу…

Подробнее — 2 ур. 50

Спустя еще пятнадцать минут она затихла. Несколько минут я не обращал на это внимания, пока не осознал, что эта странная, удивительная тишина распространяется на всех собак, даже маленьких щенков. Словно вся стая уснула.

Сначала я не придал этому значения — возможно, так и надо было для их лечения, но эта поразительная тишина с каждой минутой все более казалась мне угрожающей. И, спустя еще минуту, словно тоже почувствав опасность, тревожно залаяли и завыли некоторые из собак. Многие сорвались с места и кинулись к Светлане, словно разом очнулись от этого непонятного сна.

Я не выдержал, и, с помощью целой руки, неуклюже пытался перекинуть себя так, чтобы полуобернуться. Чертовски плохой вид — огромный валун и рюкзаки закрывали обзор. Да и собаки были такими огромными, и их было так много, что я ничего не видел.

Но, похоже, Светлана потеряла сознание.

А затем я в разрыве лап рассмотрел что-то черное на камнях. Куда не решались ступать собаки. Это было расширяющееся пятно чего-то мокрого, дымящегося. Красно-черного, обжигающего взгляд. Чернота на камнях — слишком много ее было. Она черным, дымящимся маревом залила пространство рядом со Светланой. И на эту липкую гадость не решалась ступать ни одна из собак.

И я разглядел еще кое-что. Но мозги не сразу собрали в единую картину то, что я увидел.

От левой руки Светланы остались одни кровоточащие, дымящиеся лохмотья. Она потеряла много крови! Ладонь и пальцы были словно обуглены, мяса на них практически не осталось.

Затем рука дрогнула и пальцы сжались. Значит, жива!

— Светлана! Ты меня слышишь!?

— Да, — ее голос был очень тихим. Огромная собака, которой я раньше не видел, размером с лошадь, что-то прогавкала, и собаки потянулись в стороны. Видимо, это и был вожак Стаи.

И тогда я увидел лицо Светы. Черное, обугленное лицо. Ее волосы также почернели.

Что же ты с собой творишь, девчонка!?

На ее обугленном, дымящемся черной пеленой теле, запятнанном грязью и кровью, неподвижно лежали два израненных, пепельно-черных щенка. Ее целая, почерневшая рука все еще гладила щенков, но они не шевелились. Затем Вожак, аккуратно запрыгнув на крупный камень рядом с ней, осторожно склонился над ней, лизнул ее в щеку и что-то тихо прорычал горловым звуком, спрашивая о чем-то.