Александр Тестов - Остров в наследство

– У тебя, наверно, и гребня нет, – бросила она и, не слушая ответа, распустила волосы, скрученные в жгут и заколотые шпильками.

– Что случилось? – подала голос графиня де Сильва.

– Ничего, – улыбнулась Ирис, – решительно ничего, подруга. Кроме того, что мы с Мэри свободны.

– А мы, – вырвалось у Беатрис.

– А вам свою свободу придется купить. Ведь вы, кажется, богаты. Во всяком случае, так думает Волк.

– А чем заплатили вы? – насторожилась испанка.

– Жизнью. Мы с Мэри за свою свободу скорее всего умрем… Если мне повезет хоть чуть-чуть меньше, чем обычно.

Мэри всхлипнула, но истерики не последовало. Она устала и слегка отупела от бессонницы. А хозяйка расчесала волосы пальцами, кое-как закрутила, заколола и с грохотом захлопнула сундук.

– Я не понимаю вас, – воскликнула Беатрис, – может, вы все-таки объясните, что происходит.

– Я бы непременно так и сделала, но пока вам лучше оставаться в неведении. Вам ничего не угрожает.

– А… Карлосу?

– Не волнуйтесь. Граф де Сильва вполне может позаботиться о себе.

– Как вы смеете? – взорвалась испанка. – Он сидит в трюме, связанный, беспомощный.

– Связан и посажен в трюм, но отнюдь не беспомощен, – возразила Ирис с легкой улыбкой. – Дон Карлос де Кастильяно очень умный и хладнокровный человек. И знает о здешнем быте и нравах куда больше, чем можно предположить, глядя на его изысканные манеры. Он еще спасет нас всех, Беатрис.

Графиня не успела ответить; в окошко тихонько поскреблись. Ирис осторожно приоткрыла деревянный ставень. В узком проеме показалось личико Хатиты.

– Здравствуй, девочка, – тихонько шепнула Ирис, – тебя никто не видел?

– Кто может выследить ночных духов Сантильи? – тихо рассмеялась цыганка.

– То, что я передала тебе… ты знаешь, что с этим делать?

– Знаю что, но не знаю когда, – отозвалась Хатита.

Заметив, что Беатрис настороженно прислушивается к их разговору, Ирис наклонилась к самому уху Хатиты. Девочка сосредоточенно кивала, что-то соображая про себя. Потом тихонько хихикнула.

– …и, как бы невзначай, скажи о богатстве жениха доньи Беатрис, – уловила испанка, – будто на «Воскресении» бриллианты под ногами валяются, а матросы едят на золоте. Надеюсь, этот голубоглазый волчонок достаточно жаден и достаточно сообразителен. И достаточно сильно хочет стать капитаном. И вот еще… Честно говоря, не знаю, как ты это проделаешь, но пленники в трюме должны узнать о нашем маленьком заговоре. Без них ничего не получится. Кто-то должен взять на себя переговоры с Волком. На Мэри я не надеюсь.

Хатита на мгновение задумалась, но почти сразу кивнула:

– Есть! Придумала. Они все узнают. У цыган… свой способ переписки. Мы не умеем читать книги, как знатные синьоры, но и то, что напишет Хатита, не прочтет ни один альгвасил.

Девочка быстро размотала тонкую бечеву, закрученную вокруг талии.

– Меня уже не гоняют с камбуза. Я суну письмо в миску с едой. Хосе поймет.

Ловкие пальцы девочки быстро двигались, и через мгновение она просунула в окно бечеву, завязанную хитрыми узлами. Ирис невольно улыбнулась:

– И что здесь написано, сеньорита?

– Да благословит Бог донью Аэрес, – прищурилась Хатита.

– Сдается мне, здесь записано что-то другое, – тихонько рассмеялась Ирис, – ну беги же, беги. Я верю в тебя.

И цыганка беззвучно растворилась в темноте. Впрямь, как ночной дух.

День выдался жарким. Чересчур жарким даже для этих широт. Солнце ярилось, точно проклятое, немилосердно обжигая голые спины гребцов. Ни говорить, ни спорить не хотелось, да и времени не было. Шлюпка уже подходила к борту тяжелогруженой бригантины дона Луиса Веласкеса де Перейры, новообращенного христианина, еврея по национальности и арабского султана по размерам состояния. Волк встретил его на четвертые сутки точно в назначенном месте.

Матросы сделали широкий гребок, и шлюпка вплотную подошла к темно-красной бригантине, названной «Воскресение Христово», видимо, для отвода глаз Святой инквизиции. С борта спустили трап, и полуголые матросы поволокли на палубу тяжелые сундуки с приданым высокородной испанки. Всего их было девять. От палубного настила пахло разогретой смолой, и Беатрис с удовольствием дышала воздухом родных Карибов. Она пустилась в опасное предприятие, но чувствовала не страх, а пьянящий азарт и предвкушение чего-то необыкновенного. Команда «Воскресения» выстроилась на палубе, чтобы встречать и приветствовать невесту хозяина, и две шеренги матросов в одинаковых светлых рубахах из бумажной ткани с наивным восторгом рассматривали девушек. Главный почет и внимание достались, конечно, Беатрис, и не только потому, что она должна была стать здесь хозяйкой, и не из-за смуглой, почти цыганской красоты, а главным образом потому, что она была настоящей кастильской аристократкой. Это значило очень много в глазах сброда, который из экономии набирал дон Перейра. Наконец появился и сам жених. Несмотря на торжественный момент и невыносимую жару, Беатрис тихонько прыснула.

Низенькая, чрезмерно расплывшаяся фигурка, облаченная в нелепый малиновый костюм, больше всего напоминала рыхлый торт-желе, украшенный лентами и страусиными перьями. Маленькие глазки терялись, сдавленные низким лбом и подушками щек. Но цепкий взгляд жениха насторожил графиню и начисто смел веселье.

Почти непроизвольно она оглянулась назад. Туда, где поднимались мачты фрегата. Поймав ее взгляд, Ирис ободряюще улыбнулась, успев подумать, что со стороны сцена выглядит вполне естественно. Невеста встречается с женихом и, понятно, волнуется, как все девушки перед венцом. Но вот отчего так не по себе любимой горничной госпожи. Ведь ей-то не выходить замуж.

Роль прислуги она почти провалила. Этикет требовал смотреть в пол, но Ирис, почти против воли, подняла глаза и на мгновение встретилась взглядом с Перейрой. И поняла, что ступает по тонкому льду. За этими маленькими глазками скрывался ум, такой же маленький, цепкий и недобрый.

– Добро пожаловать на «Воскресение», – голос жениха был сдавлен излишками жира и прозвучал неожиданно тонко. – Я рад, что путешествие окончилось благополучно, и немедленно вознесу молитву Всевышнему, – еврей набожно перекрестился. Команда последовала его примеру. Беатрис присела в глубоком реверансе.

– Благодарю за любезный прием, дон Перейра. Впрочем, иного я и не ждала от благородного идальго.

Последние слова господину в малиновом костюме безбожно льстили и были, вероятно, тонким издевательством, но он принял их за комплимент и маленькие глазки заблестели от удовольствия.

– Прошу простить меня, дорогая… благородная… – он запнулся, – донья…

– Просто Беатрис, – помогла испанка.