Игорь Поль - Личный номер 777

— Видите? Ничего страшного!

Последним на безопасную землю вышел Вирон, чье прежде красное от загара лицо теперь казалось серым. Отовсюду — из проходов между палатками, со сторожевых вышек, из теней между бараками — на него смотрели обитатели лагеря.

К потерям в Объединенных силах давно привыкли. Служба на Луакари напоминала нескончаемый конвейер. Бойцы напарывались на мины, попадали в засады или под обстрелы; их эвакуировали после ранений, отправляли домой по окончании срока службы, а им на смену прилетали новички, которые, в свою очередь, гибли, эвакуировались или возвращались на родину. В большинстве подразделений потеря бойца означала только одно: в боевом расписании образовалась прореха, которую было необходимо спешно заделать. Но для солдат седьмого взвода, до сих пор видевших смерть только в симуляторе, война все еще оставалась чем-то бесконечно далеким. Настоящее ранение товарища стало для них шоком.

Новобранцы сидели на корточках, прислонившись спинами к пыльным мешкам с песком, бездумно смотрели перед собой и прихлебывали воду из фляжек. Они были не одни. Казалось, вся жизнь в лагере в этот вечер вращалась вокруг прежде незаметного барака с полустертым крестом на дверях. Кто только не подходил справиться о состоянии раненого! Новички из других взводов. Солдаты из роты обслуживания. Сержанты, группами и поодиночке. Едкий на язык повар. Вольнонаемные служащие в форме без знаков различия. Даже местный крестьянин, ежедневно приезжавший за удобрениями, подошел к дверям медпункта и долго стоял, горестно вздыхая, неловко переминаясь с ноги на ногу и тиская в руках зачем-то сдернутую с головы широкополую ковбойскую шляпу.

Капрал Краснов принес несколько пачек сигарет.

— Парни собрали, — сообщил он.

Двое молодых бойцов притащили большую флягу с холодной водой. Повар пообещал приготовить для раненого вегетарианца морковные котлеты и рагу из фасоли с древесными грибами.

— Коли не любит мяса, будет есть отдельно! — торжественно пообещал он. И растерянно добавил, вытерев лицо мятым колпаком: — Чтоб мне сдохнуть!

— А для Фермера, — добавил он, — будет настоящий говяжий стейк.

При этих словах Пан вспомнил отрешенное, сверхъестественно спокойное лицо Брука и поежился. Так бывает, когда привычная домашняя вещь во сне вдруг оборачивается чем-то грозным и незнакомым. Опасным, словно взведенная противопехотная мина. Целеустремленным, как зенитный снаряд. И таким же бездушным.

Но то во сне…

— Кто-нибудь видел Адамса? — неожиданно спросил Санин.

— Сидит на блиндаже, — ответил Пан. — Молчит. На лес смотрит.

— Я его звал, а он радио отключил, — добавил Бан Мун.

— Да ему привычно — одному, — отозвался кто-то. — Такие они люди.

Перепуганный лейтенант Авакян, враз растерявший лоск и веселость, нерешительно остановился у высокого порога, долго вытирал ноги о пыльный ворсистый коврик и только потом робко постучал в дверь. Когда он вышел, на его красивом смуглом лице, украшенном тонкими усиками, цвела улыбка несказанного облечения.

Ближайшие к нему солдаты неохотно зашевелились, собираясь убраться с дороги. Несколько человек одновременно вскочили, торопливо застегиваясь, но Дабл-А знаком показал: мол, не обращайте внимания, не до того сейчас, и солдаты вновь опустились на корточки.

— Сидите, парни, — произнес лейтенант. — Помните пункт двадцать восемь Боевого устава.

Этот пункт гласил: «По мере возможности, не демонстрируй в зоне боевых действий знаков подчинения старшему по званию».

Вслед за Авакяном явился Вирон, сумрачный и бесшумный, как тень. Остановившись, он внимательно оглядел притихших бойцов. Никто и не подумал подать команду «смирно». Вирон набрал воздуха, открыл рот, но что-то помешало ему гаркнуть на свое распоясавшееся воинство. Может быть, неестественное напряжение, разлившееся в воздухе. А может, насупленные, ненавидящие лица солдат.

Он повернулся и исчез, так и не проронив ни слова.

— Космический волк, мать его, — пробурчал Пан. — Едва не угробил нас всех.

— Свернуть бы ему башку… — отозвался кто-то невидимый.

Все с ожиданием посмотрели на Санина, но тот, казалось, не слышал. Он сидел неподвижный, как изваяние, и с отсутствующим видом вертел в пальцах вечную зажигалку.

Быстро темнело. Обитатели джунглей, которым было наплевать на то, что какой-то невезучий солдат едва не расстался с жизнью, завели свой привычный концерт. Крупные жуки на полном ходу таранили линзы прожекторов. Двери медпункта осветились тусклой, едва разгоняющей мрак красной лампой. Солдаты с сигаретами в руках расселись вдоль стены барака, и тусклые красные отсветы падали на их лица, превращая глазницы в неясные пятна, а рты — в черные провалы. Огрубевшие от работы, обожженные солнцем руки с закатанными до локтей рукавами покоились на коленях. Разговоры были негромкими и редкими. Бойцы зевали и ежились, поглядывая в сторону палаток. Время от времени кто-нибудь пытался рассказать старый анекдот. Потом Пан достал свою гармонику, и ночь огласилась щемящими сердце звуками.

И никто не заметил, как Гор тихо поднялся и растворился в сумерках.

Перед самым отбоем из облачной хмари донесся шум турбин приближающегося коптера. Распахнулись двери медпункта, и санитары вынесли носилки с закутанным в реанимационный кокон телом. Молчаливые тени потянулись следом за ними к посадочной площадке. Сверток на носилках мало напоминал человека.

— Эй, док! Как он, в порядке? — спросил Жал-санов.

— В полнейшем, — ответил усталый санитар и сплюнул на землю. — Если не считать шока, ушиба мошонки, оторванных ног, потери полведра крови и поверхностных ожогов.

— Его вылечат? Долго будут расти ноги? Медик в зеленом балахоне поверх комбинезона не успел ничего ответить, потому что в этот момент Глазер заскрежетал зубами и громко произнес:

— Твою мать!

Все умолкли и выжидающе уставились на восковое лицо с заострившимся носом и несмываемой надписью на лбу, перечислявшей препараты, которыми за последние пару часов была основательно разбавлена кровь раненого. Но Глазер больше не произнес ни слова. Глаза его были закрыты, ноздри трепетали, должно быть, он ругнулся в бреду, сражаясь с видимыми только ему одному чудовищами.

Гор неслышно возник из темноты, когда коптер, мигая габаритными огнями, заходил на посадку. Грудь его ходила ходуном, будто после долгого бега. Он шумно дышал. Лицо его блестело от пота. Несмотря на то, что кормили в лагере, что называется, от пуза, многие солдаты сильно похудели. Не избежал этого и Гор. Его шкура обвисла и свисала толстыми складками, точно у слона. Комбинезон, ставший вдруг просторней на два размера, торчал из-под ремней амуниции неуклюжими складками.