Михаил Черных - Невозвращенцы

Но Александр был уже не тот, что год назад. За это время он уже немного подучился бою, и первый наскок Вторуши пропал впустую, звонко ударившись о край щита. Легко отразив неуклюжую контратаку Вторуша разорвал дистанцию и опустил саблю.

— Я смотрю ты времени зря не терял? Ну хорошо же. Не хочешь по хорошему — будет по плохому.

После этих слов на ярла обрушился град быстрых ударов. Удары сыпались со всех сторон, на всех уровнях и во все части тела. Аскель только и успевал делать, что отбивать их, об атаках думать не приходилось. Вскоре, уже минуте на третей боя, первый удар пришелся не на выставленный меч или подставленный под удар щит, а на кусочек кольчуги на плече. Был он слабый, кольчуги не пробил но плечо все равно занемело, показывая, что выигрыш не на стороне Аскеля. После этого удачного выпада Вторуша опять отскочил и в тишине, а все оставшиеся за вне Поля молча, в отличие от обычных поединков, смотрели на сражающихся, проговорил:

— Неплохо. Ну ладно! А что ты скажешь на это?

Рисунок боя опять поменялся. Если прежде Вторуша пытался продавить защиту Аскеля за счет силы, скорости и количества ударов, то теперь он решил взять за счет опыта и мастерства. Если до этого сабля в его руках летала как легкий прутик, то теперь она уподобилась сверкающей змее. Времени между атаками стало больше, но теперь они стали гораздо опаснее из-за полной своей непредсказуемости. Бывало, что за один замах направление и цель удара менялась несколько раз, а всяким обманным движениям и финтам не было счета. Опасность такого боя еще заключалась в том, что теперь Аскель находил время для атак, которые легко по его глазам Вторуша читал и успевал к ним приготовиться еще до того, как они начались. После одной из таких своих атак Аскель получил первую рану — клинок Вторуши невесомым, как падающий листик, скользнул по икре чуть выше сапога, оставив за собой быстро набухшую кровью глубокую царапину. Почувствовав боль Аскель рванулся вперед и за безрассудную неподготовленную атаку был тут же наказан второй раной, теперь уже на левой руке — как сотник умудрился порезать прикрытую щитом руку — непонятно.

Теперь исход боя был уже предопределен. Задеть Вторушу у Аскеля не получалось, а из его, пусть и мелких, ран по капельке сочилась кровь. Божий суд не был ограничен по времени — хоть минуту судись, ход год, поэтому стратегически ярл уже проиграл. Почувствовав неуверенность сотник чуть приостановил свои наскоки, ограничиваясь только переведением точными и сильными ударами щита Аскеля из разряда воинской справы в разряд щепок и деревянных кусков для костра. Поворачивать щит так, чтобы ущерб был минимальным, из-за раненной руки у ярла не всегда получалось, поэтому дело шло быстро. Сопровождалось все это увещеваниями.

— Сдавайся, подсыл! — удар, и кусок щита отлетает прочь.

— Тебе не победить! — еще один кусок дерева упал на песок.

— Сдайся, и я в память о нашей дружбе, сохраню тебе жизнь! Быть может тебя отмолим!

— Бросай меч!

Нельзя сказать, что все эти слова пролетали мимо ушей. Аскель действительно задумывался над тем, чтобы сдаться. Ему было трудно ударить своего старого друга, и только вспышки боли в раненых конечностях помогали ему. Он уже почти готов был бросить меч, но тут перед его глазами всплыл образ Хальдис, которую тискает Торольв, его умерший не рожденным сын, вспомнилась слетающая с плеч голова Соти и он принял решение. В следующее мгновение поединок закончился.

Вторуша как раз разрубил остатки щита почти до руки, когда Аскель прокусил многострадальную губу и капля крови попала на язык. Время уже привычно замедлило свое течение. Аскель рванулся вперед, отбрасывая с левой руки щит и занося для удара меч в правой. Вот Вторуша успевает поднять для защиты свою саблю, по которой, как с горки, соскальзывает удар меча. Радость полной победы, так как после этого удара Аскель оставался совершенно беззащитным, еще не успевает отразиться на лице, а только в глазах, когда в появившуюся из-за поворота корпуса для отражения удара сверху щель между щитом и саблей врезался кулак Аскеля.

Удар был на столько сильным и быстрым, что Вторуша даже не шелохнулся. Всю энергию удара приняла на себя грудная клетка. Но для нее это оказалось запредельной нагрузкой, ребра, ломаясь, провалились внутрь, пробивая легкие и разрывая кровеносные артерии. Поток крови из развороченных внутренностей друга окатил Аскеля, и Вторуша в судорогах рухнул на песок.

— Прости, прости меня! — падая на колени кричал Аскель.

— Прости, прости и ты меня, Алекса, — шептал умирая Вторуша. — Прости. Не поверил в тебя. Ошибся. Ты не виноват — во всем воля Богов. Коли наказали они меня так, то значит я виновен.

— Но…

— Не надо. — шевельнул рукой Вторуша, перекладывая ее с песка поверх руки Аскеля. — Не горюй… Все мы умрем, а я погиб в бою. Там. На шее… Возьми ярило и передай князю… Скажи ему… — паузы становились все дольше а шепот все тише. — Ты сможешь… В кошеле… Пайза… Поможет… Встретиться… ПЕРУН! Прими меня!!! — приподнявшись Вторуша прокричал в небо свои последние слова и затих.

Александр встал. Аккуратно снял с шеи тот самый круглый амулет, который действительно своей чеканкой напоминал изображение солнца с лучиками разной длины, как его рисуют дети, снял с пояса кошель и вышел из очерченного дубовым углем круга в расступившуюся перед ним толпу. Развязав веревку на горле кошелька он высыпал на ладонь его содержимое. Серебряную пластинку с тонкой чеканкой, видимо это и была пайза, он взял себе, а золотые и серебряные монеты он засыпал обратно в кошель. В отверстие пайзы он продел шнурок от амулета, завязал и повесил оба предмета на шею. Потом отвязал с пояса свой кошель, и оба не глядя бросил первому попавшемуся россу.

— Сделайте все как надо. И чтобы десять дней пили и поили всех подряд, славили его! Он был хорошим человеком и моим другом. Мы отплываем через час.

Росс быстро подхватил кошельки, а оставшийся за старшего молча сделал знак рукой. Вскоре всем нурманам вернули все ранее взятое.

— Моих тоже проводите, как полагается. Я теперь очень спешу.

Дождавшись еще одного молчаливого утвердительного кивка Аскель последовал на свой корабль. Оставив позади берег, на котором россы собирали дрова для двух погребальных костров драккар выплыл в море. Аскель, пока берег не скрылся из глаз не разу не обернулся, так и простояв на носу драккара, прислонившись лбом к вырубленному из дерева изображению какого-то чудища.

— Ярл, — тихо сказал кто-то за спиной.

— Что? — холодно и равнодушно ответил Аскель.

— Прости ярл.

Аскель обернулся. Вальгерд стоял чуть впереди всей дружины. Каждый хирдман, приклонив колени, с виноватым видом смотрел на своего ярла.