Михаил Черных - Невозвращенцы

— И что ты там выбрал? — заинтересовался сенатор. — Ммм… По запаху не могу определить. Ну-ка! — щелкнул пальцами. Тот час же из занавешенных ниш появилась четверка дюжих рабов, подскочила к лежанке и повинуясь жесту сенатора подняла и развернула его вместе с креслом.

«Единый! Да он сам совсем не может двигаться! Наверное и в отхожее место его тоже носят, или вообще, под себя делает!» — Ганнику, привыкшему общаться с отлично сложенными, мускулистыми и подвижными гладиаторами (другие просто долго не протягивали в школе), видеть этот верх разложения было омерзительно. «Не удивительно, что мозги заплыли жиром!»

— О! Паштет из неба глубоководного окуня под катайским соусом! Да ты, Ганник, эпикур! Нет! Нет! — воплем остановил Афород потянувшегося было за вином Ганника. Тот резко отдернул руку. — Как можно запивать это красным вином, да еще западным?! К этому отлично подходит тростниковое Та-Кемет! Вон, запечатанный малахитом серебряный кувшинчик стоит в уголке, за Филийским Синим. Вот!

Найденный небольшой кувшинчик, покрытый затейливой чеканкой, действительно был запечатан драгоценной малахитовой пробкой. «Я никогда не слышал о тростниковом вине. Сколько же стоит сам напиток, если у него такой сосуд?» — подумал Ганник и налил себе немного в золотой кубок, стоявший на стойке с чистой посудой.

— О нет! Как можно! Ты не промыл свой рот от предыдущего блюда! Ты не почувствуешь вкусового цвета! Вон, в углу, на блюде, лежат росские дикие яблоки…

— Фу! — скривился Ганник, откусив кусочек.

— Да, кислятина. Все у этих варваров, не как у людей. Но на то мы и мудрые хозяева, чтобы находить применение даже совершенно противным вещам. Зато теперь твой язык и небо очистились и готовы к новому…

Взяв в рот серебряной ложкой кусочек паштета Ганник приготовился к небесным ощущениям, но… Ничего особенного он не почувствовал. Кусочек паштета и глоток вина, хоть и сочетались друг с другом, но были такими слабыми на вкус, что особого удовольствия он не получил. Гораздо вкуснее, на его взгляд, были жаренные на огне свиные колбаски, набитые рублеными овощами, сыром, ливером и печенью. Видя отсутствие восторга на лице гостя Гней сделал повелительный жест рукой, по которому сидящий в углу специальный раб быстро положил паштет на тарелку и подал хозяину. Попробовав и немного подумав сенатор брезгливо срыгнул в стоящее специально для этого ведро и печально сказал.

— Ты совершенно прав, Ганник. Повар, приготовивший это, будет наказан. Какой отвратительно резкий привкус! Совершенно не чувствуются неба! Тогда я советую тебе…

Что хотел посоветовать осталось неизвестным, так как в это время прозвучал сигнал к началу богослужения. Недовольно поморщившись Ганник отставил в сторону тарелку с кубком и встал на колени, про себя подумав еретическую мысль, что варварские боги не заставляют унижаться. Фраза сенатора: «через недуги свои телесные и пожертвования богатые, я избавлен от поклонов», тоже не прибавила удовольствия.

Отстояв службу Ганник поднялся с колен и взял свою посуду. Доев он отставил ее в сторону и произнес:

— Блистательный, у вас великолепный повар и вина тонкого вкуса, но я бы хотел узнать, для чего вы хотели меня видеть?

Сенатор отвернулся к ведру и очистил желудок. В связи с тем, что яств было много, а желудок даже у него — не настолько велик, данную не очень приятную для себя и аппетитную для других процедуру приходилось проводить довольно часто. Что для себя, то сенатор уже давно привык, а стесняться ему было некого: не рабов же, или Ганника? Вытерев рот, он отвел свой взгляд от стола и перевел его на поле, где гладиаторы-легионеры побеждали неорганизованную толпу «варваров».

— Как ты знаешь, — произнес он в пустоту, — я очень богат. Но богатство порождает безделье, безделье — скуку, скука — прямой путь к престолу Единого. Я еще молод и не хочу скучать, поэтому, я подыскал новое приложение своих сил. Я хочу заняться гладиаторскими боями. И не так, как сейчас — оплачивая чужих, а выращивая своих. Как ты считаешь, это любопытное дело?

— Это весьма интересное занятие, Блистательный. Но я не понимаю, причем здесь я…

— Я предлагал многим ланистам стать моими, хм… моими, скажем так, слугами. Но все они, кичась своей свободой и цеховыми законами отвергли мое предложение. Очень меня расстроили. Глупцы. Не так ли?

— Простите господин, я не ланиста и ничего об этом не знаю…

— Да. Ты не ланиста. Еще. Пока. А хочешь им стать? Немедленно?

Ганника пробил пот. Таких предложений ему еще никогда не делали. Конечно, это открывало определенные перспективы, да какие к хренам собачим, «определенные». Восхитительные! Невозможные! Но с другой стороны, это означало бы предательство… Ведь не возьми его тогда в обучение Кай Муций, не научи всему, он бы до сих пор глину месил наемным рабочим, а по вечерам бы наливался в харчевне дешевым вином. По сути дела, даже эта встреча и это предложение, это тоже результат покровительства ланисты. И еще, кстати:

— Они никогда не признают меня, — прохрипел Ганник.

— Никогда… Поверь мне, никогда это слишком долго. Всякое может случиться за это время… Тем более разве ты не хочешь стать богатым. Получить достоинство Всадника? И быстро? А не тогда, когда это признает твой Сцевола?

Это был еще один точный удар. Ганник никогда и никому не говорил о своей страстной мечте. Встать выше, вырваться вверх, выползти из плебса… «А вдруг, это проверка? Ланиста проверяет меня — возможно ли такое? Вряд ли… Значит правда. Это правда! Но я ведь клялся… Руку на верность целовал…»

— Ведь ты уже все знаешь и умеешь. И талант в тебе есть. О… Талант… Я думаю, что талант серебра будет достаточным отступным для твоего бывшего хозяина.

— Но… Могу ля подумать, блистательный? — попросил Ганник, тогда как какой-то мерзкий голосок внутри него нашептывал: «Да кому нужна она, твоя верность?! Тебя продали и купили за 20 денариев! Как раба! А тут тебе предлагают богатство! Власть! Исполнение всех желаний! Да еще при таком тупом хозяине будет куча возможностей дополнительного прибытка — и никто ничего не узнает! О чем тут еще думать?»

— Мысли… Раздумья… — сенатор откинул в них свою голову на мягкий подголовник. Священники говорят, что это часть воли Единого, которая направляет нас по жизни. С другой стороны, многие варвары верят в святость поединка, где нет никого кроме правды и поражения. Может ли быть такое, что результаты поединка, это тоже замысел Единого который должен указать нам на наши ошибки?…

— Простите, господин. Я никогда не был умелым богословом.

— Да… Я знаю… Давай, проверим это. Твой гладиатор, против моего?

— ?

— Я не хочу тебя заставлять. Тот, кто служит из-под кнута, тот делает это вполсилы, да и в руку, вскормившую его, пытается зубами вцепиться. По воле своей — вод лучшие слуги и рабы.