Михаил Черных - Невозвращенцы

— …Это их дело, пусть выпутываются сами!

— …На золоте пить и есть будем!

— …Помочь нашим…

— Мне германцы не свои! С какой стати я буду лить кровь своих ради иноплеменников?

— Золото!!!

— …Подлые франки! Мало вас мы били! Сейчас я…

— А ну тихо! — прервал Руфус свару до того, как она переросла в побоище. И хотя самых одиозных рабы перебили еще в самом начале, оставшаяся племенная неприязнь никуда не делась.

Решение было очевидным. С такими солдатами много не навоюешь. И только Руфус встал, чтобы объявить свое решение: «Мы берем чистые браслеты и разбегаемся каждый сам по себе», как его грубо и непочтительно прервали.

— Там. Аха, аха…. Там! Там караван работорговца! — протолкнул добрую весть сквозь хрипы от быстрого бега оставленный наблюдать за дорогой разведчик.

— Собираемся! Живо! — на время передумал Руфус. — Тяжелых оставим под охраной легких. Остальные — берем оружие и в бой.

— А броню?

— Броню не берем! Караван может уйти. А бронные мы их не догоним. Бегом марш!

Удача, видимо на некоторое время отвратившая свой взор от восставших, наконец повернулась к ним лицом. Спустя час бега в надвигающихся сумерках по сильно пересеченной местности двадцать три вооруженных человека достигли изгиба дороги. После небольшого отдыха они готовы были бы продолжить свой бег по ровному и гладкому ромейскому пути, но этого не потребовалось. На большой поляне около дороги, где они планировали «перекур», была обнаружена разворачивающаяся на ночь стояка каравана работорговцев.

— Смотрите! Они закованы!

— Какая удача!

— Это сколько центурий можно сформировать? [120] Центурия — от 60 до 100 человек. !

Не понимая о чем идет речь, почему гладиаторы обрадовались мучениям закованных в тяжелые, висящие на шеях у каждого раба, колодки, Руфус обратился за разъяснениями к соседу, но ответил совсем другой. Ответил Фритигерн.

— Странные вопросы задает вождь восставших рабов. Неужели раб в прошлом не знает, за что заковывают в колодки?

— Так почему? — терпеливо переспросил Руфус.

Рисуясь перед публикой своими знаниями, хотя большинство гладиаторов и без этих объяснений все отлично понимали, молодой германец ответил.

— Только самых непокорных рабов при перегоне заковывают в цепи или колодки. Остальных — нет. А раз рабы непокорные, раз они все еще хотят свободы, то они легко вольются в наши ряды, под нашу руку.

От этой оговорки Руфуса слегка перекосило. «Нашу? Ну-ну. Это мы еще посмотрим. Позже мы с тобой это ее обсудим… Чуть позже. Не сейчас.»

В связи с тем, что спешка уже не была необходимой составляющей успеха, нападение на стоянку можно было тщательно проработать. Отправив всех гладиаторов за доспехами обратно в лагерь с твердым наказом идти медленно и осторожно, но вернуться задолго до рассвета, сам Руфус остался наблюдать за работорговцами. С собой он оставил только Фритигерна. Во-первых, для наблюдения нужен был напарник, а во-вторых… Во-вторых следовало поговорить на серьезные темы.

Показав знаками, чтобы германец отошел подальше в лес, Руфус осторожно отполз с опушки и нагнал своего напарника. Отойдя на достаточное расстояние, приор-гладиатор развернул Фритигерна лицом к себе и с силой погрузил правый кулак тому в живот. Когда германец согнулся, пытаясь впихнуть хоть глоток воздуха в скрюченный болью живот, Руфус стиснул левой рукой горло своего недруга и, придерживая правой нож у горла, прошептал тому в ухо:

— Уймись. Вождь здесь я. И рука здесь только моя. Если ты еще что-нибудь даже подумаешь против, я вырежу тебе печень! Понял меня? — Руфус встряхнул Фритигерна. — Не слышу!

— Да! Да! Понял!

— Вот и отлично! А теперь пошел туда и смотри за лагерем. Если что, себя не обнаруживай и подавай знак.

Пока шло выяснение отношений, подготовка работорговцами ночной стоянки была полностью завершена. Хозяин с рабыней отправился отдыхать в поставленный для него с краю лагеря (чтобы не так несло грязными немытыми человеческими телами) шатер, а остальные караванщики принялись поить и кормить рабов. Делалось это очень просто. Десятку рабов по очереди освобождали левую руку и подпускали к огромному казану, в котором кипело какое-то съедобное хлебово. Деревянных ложек было всего десять, так что пока поевший десяток пил воду из бадьи, набранной смирными рабами, следующий десяток облизывал пищевые принадлежности за предыдущими. Брезгливые, если такие и были, умирали с голоду. После того, как рабы напились, их опять запирали в колодку. Таким образом с раскованной одной рукой одновременно не было больше двух десятков рабов, что было не лишней предосторожностью. На 20 человек охраны приходилось, по прикидке, две с половиной сотни рабов.

Таким медленным, зато безопасным, способом кормление у работорговцев заняло по внутренним часам Руфуса почти три часа и закончилось далеко затемно. Несмотря на такой длинный, на первый взгляд, промежуток времени, каждому рабу отводилось на еду чуть больше пяти минут, поэтому их поведение возле источника пищи нельзя было назвать куртуазным. Хорошо еще, что десятки не были собраны из разноплеменных рабов, иначе свары избежать стало бы невозможно. Но это понимали и работорговцы, да и довезти живой товар было необходимо неповрежденным, так что прием пищи рабами прошел без эксцессов.

Оставив двоих охранников на дежурстве, работорговцы сняли с телег нехитрые спальные принадлежности, редко они были сложнее пары тонких шерстяных одеял, выбрали себе места получше, и завалились спать. Рабы, замученные длинной тяжелой дорогой и скудной пищей, сразу же заснули там, где их оставили работорговцы.

Через час, когда уже начали тихо подходить из лагеря вооруженные и одетые в броню гладиаторы, произошла смена постов. Пара работорговцев пошла спать, а другая пара, позевывая и тихо переругиваясь расположилась по краям ночевки, лицом в сторону рабов. Основной задачей охраны не было защищать хозяина от внешних врагов, наоборот — внимательное наблюдение требовалось за живым товаром, чтобы непокорная собственность что-нибудь не учудила из глупости.

Снять охранников гладиаторам не составило никакого труда. Для этого Руфус применил легкий трюк, хотя по большому счету можно было вполне обойтись и без него. Десяток гладиаторов, переодетых в доспехи легионеров, совершенно не скрываясь, пошли по дороге. При виде лагеря один из них сошел с дороги и жестом подозвал одного из охранников. Пока первого лже-опцион занимал вопросами типа «Не видели ли вы банду гладиаторов? А рабов беглых? А есть ли у вас пергаменты на этих?», остальные гладиаторы ползком подкрадывались к остальным охранникам.

Спровоцировав ссору, лже-опцион махнул рукой, и к нему присоединились оставшаяся десятка «легионеров». Охранник повернулся и побежал было будить хозяина, чтобы разрешить все недоговоренности, когда ему в спину вошло лезвие гладия, зажатого в руке легионера. Падение полумертвого тела послужило остальным восставшим сигналом к атаке.