Михаил Черных - Невозвращенцы

— И?

— Силы у него я не разглядел, похоже нас кто-то опередил. Ну ладно — теперь твоя очередь.

Точно так же, как раньше Секст, Бруталиус осмотрел тело, длинным ножом прорезая одежду мертвеца, чтобы увидеть особые приметы. После этого он отошел и сказал:

— Просьба засвидетельствовать всех и каждому. Все особые приметы на месте: родимое пятно на лодыжке, татуировка в виде первых строк молитвы на левой стороне груди. По внешности он походит на свой портрет двадцатилетней давности. Это действительно Квинтус Пробус Марий, бывший жрец Единого по имени Ретус, внесенный в розыскные листы Римской Империи к поиску без срока. Наша задача выполнена — род Мариев искоренен полностью.

— Кстати — ты заметил, что его били, а кровь не текла…

— Ты хочешь сказать, Секст, что с ним дрались уже после смерти? Что он нежить?

— Да. Иначе какой идиот будет бить труп? Значит так — сейчас мы все аккуратно завернем его в цепи и свяжем заговоренной веревкой. После этого дом и все хозяйство — сжечь, и упаси вас Единый, взять отсюда даже уголек… Всем все понятно? Исполнять!

Еще через два часа все было исполнено. Умаявшиеся связывать труп солдаты, а делать это приходилось все также, не прикасаясь к телу, равнодушно смотрели на огонь, который уже вовсю бушевал внутри ограды. Таких костров, которые пылали на месте жилища настоящих или мнимых еретиков и колдунов, зачастую вместе со своими хозяевами, они повидали на своем веку предостаточно. Согласно всем положениям святого воинства, досмотрев пожар до конца и убедившись в том, что из огня ничто не спаслось отряд, мимоходом, чтобы не оставлять соглядателей, прирезав пролежавшего все представление связанным местного проводника, отправился на юг. Вечером, на привале, Бруталиус решился задать сложный вопрос Сексту.

— И что ты теперь собираешься делать?

— В смысле?

— Ну как искать теперь нового колдуна? Ведь сила черная избрала себе новое тело… Ты ведь понимаешь, что мое дело закончено и я обязан немедленно вернуться с докладом обратно в Рим. Я тебе больше не попутчик… Извини…

— Ты знаешь, а никак, — через некоторое время разбил молчание Секст.

— Что, никак? — не понял Бруталиус.

— Никак не собираюсь искать нового колдуна.

— Но почему? — пришел в себя ошарашенный таким ответом воин.

— По двум причинам. Во-первых — его очень трудно найти, не будешь же тащить на дыбу каждого встречного? Не Рим же… А во-вторых — это теперь проблемы местных, а не наши, ибо нам вредить новый носитель не будет, а вот росским… Колдуном ведь не всякий становиться… Для этого, самое главное, желание должно быть к творению зла… Так что теперь у росских волхвов будет много новых приключений, а у местных рабов появиться новое имя для запугивания своих щенков… Так что, Брута, нас ждет блистательный Рим, а то в здешних болотах я уже, кажется, мхом зарос…

Ярослав не заблудился в лесу только потому, что и так не знал куда идти. Поэтому он просто шел вперед на юг, ориентируясь по солнцу. На третий день ему повезло выйти на широкую тропинку. В этой глуши это наверное считалось широким шоссе. Здраво рассудив, что раз дорога есть, то она куда-то ведет, он пошел по ней в юго-западном направлении.

Нельзя сказать, что это был оживленный путь. И действительно, только на второй день мимо него пронеслась конная процессия. От греха подальше он заранее, при приближающемся глухом стуке копыт, нырнул в придорожные кусты. Больше за все время он не увидел ни единого человека.

Надо отметить, что собранные в дорогу припасы кончились очень быстро. Часть мяса успела испортиться и ее пришлось выбросить. Сушеная рыба вызывала вместе с постоянной ходьбой дикую жажду, а находить воду в лесу он не умел, если только ручеек или речка не пересекал тропинку. В какой-то из дней замученный жаждой он, смеясь про себя и приговаривая «Не пей из копытца, козленочком станешь», попил воды из центра большой и чистой лужи, убеждая себя что это маленькое лесное озеро.

Расплата последовала незамедлительно быстро и продолжалась долго. В следующие четыре — пять дней Ярослава мог бы найти даже слепой и глухой следопыт. Обессиливший от многодневного поноса Ярослав в следующий раз для себя решил сдохнуть от голода, но не есть соленую рыбу, или от жажды, но не смеяться больше над русскими-народными сказками.

Таким образом питаться приходилось только ягодами и грибами, осторожно выбирая стопроцентно знакомые и жаря их над костром, а быстро кончающуюся сушеную рыбу есть только на стоянках с хорошей водой. Однажды он совершенно неожиданно для себя сбил с дерева толчком птичье гнездо, а потом чуть не наступил на него. Запеченные в углях меленькие яйца, размером всего чуть больше ногтя на мизинце, показались ему изысканным кушаньем. Пару раз ему удавалось на берегах речек немного порыбачить. Рыбак из него был аховый, но рыбы было столько, что ее поймал бы даже безрукий. Завернутая в лопухи и запекаемая в углях рыба съедалась в мгновение ока. Так как соли не было, коптить рыбу он не умел, то запасти ее в дорогу не получалось, и отойдя от реки сновав приходилось голодать.

К концу лета Ярослав дошел до первой на дороге деревни. К этому времени вид у него был как у настоящего дикаря. Все жировые запасы и часть не слишком необходимых мышц растворилась, съеденные самим организмом. Заросшее бородой лицо, изрядно пованивавшая, а точнее сказать смердящая, и местами порванная одежда — стирал он ее только два раза, а зашивал ни разу, придавала ему, как он думал, отличный местный колорит, хотя местные жители как раз до такого не опускались.

Видя человека в таком состоянии люди в деревне старались ему кто чем помочь. Кто вынес ковшик водицы попить, кто дал кусок хлеба, правда в дом никто не звал — мало ли кто, какой кромешник.

Около самого большого дома в деревни, где жил староста и по совместительству княжеский тиун, процессия, к которой присоединились многие жители деревни, в основном женщины и дети, остановилась. Староста провел Ярослава к себе в дом, а всю толпу несколькими громкими словами разогнал по работам.

Первый раз за последние месяца полтора Ярослав вкусно и плотно поел. Как говориться — «от пуза» Видя, как накинулся пришлый на обычную в общем то снедь, ушицу наваристую с хлебом на первое и репу пареную с медом, на второе, староста повременил с расспросами. Однако когда гость наелся и разомлел от сытости, на него посыпались вопросы.

Ярослав сразу же после ухода из дома Ретуса, вспомнил все то, что ему рассказал римлянин и аккуратно продумал свою «легенду». «Он жил далеко на северо-западе Новогородского княжества. Потом пришли непонятные люди и всех убили, а его деревеньку сожгли. Был он не приписной холоп, а свободный чернец, недоимок за ним не числилось, поэтому мог спокойно идти куда ему вздумается. Вот он и ходит по миру теперь, да устал только — лица человечьего не видел десятки дней. И если можно, то он бы остался на время в деревне…»