Андрей Буторин - Работа над ошибками (Puzzle)

— Глупости?! — вспыхнула женщина. — Ну, погоди, Спиридонов! Я буду жаловаться на тебя начальству!

— Жалуйся, — вздохнул участковый. — Я и телефон тебе могу подсказать…

И тут он вдруг понял, что это ведь выход: позвонить начальству, обо всем доложить — пусть у них голова болит, пусть разбираются! У них и звания — повыше, и зарплата — поболе!

Спиридонов чуть ли не бегом бросился к своему дому, не обращая никакого внимания на злобные выкрики Ольги Ефимовой за спиной. Увы, надежда погасла столь же быстро, как и вспыхнула: телефон молчал. Не было не только никаких гудков, но даже и шороха.

— Мать его ети! — ругнулся Иван Валентинович, но спасительная мысль о начальстве не покинула его. Спиридонов стал быстро переодеваться в форму с намереньем самолично ехать в город, к начальству. Здесь он все равно никому ничем помочь не мог, да и помогать пока особо было некому — если только Сашку Ефимова искать под подолами у девок! Вообще-то Спиридонов был готов сейчас ехать куда угодно, лишь бы подальше от этого безумия, лишь бы хоть что-то делать, а то ведь так недолго и умом тронуться после всех этих событий!

Милицейский «УАЗик» взревел и, подняв столб пыли, помчался в сторону Васина. Иван Валентинович откинулся на спинку водительского сидения и блаженно улыбнулся. Ровная, наезженная грунтовка весело бежала под колеса. По обеим сторонам ее мелькали стройные, могучие сосны. На душе стало уверенно и спокойно. Все возвращалось на круги своя. Утренние события в Никольском казались кошмарным сном. Сном — и не более того!

«Может, напрасно я еду? — подумал Спиридонов. — Может, и правда все мне только приснилось? После этих приключений с Колькиными поисками и не такое может присниться!» Но стоило Ивану Валентиновичу бросить взгляд на небо, как он только замычал от досады: никакой это не сон! Небо было — хуже некуда: светло-светло-серым, почти белым. Отвратительным было небо — чужим, незнакомым.

А дорога все бежала и бежала под колеса «УАЗика», сосновый бор сменился смешанным лесом, а этот лес, в свою очередь, неожиданно и резко сменился… пустыней. Но пустыней не песчаной, а какой-то серой и ровной, покрытой словно высохшей глиной — да так оно, вероятно, и было.

Спиридонов остановил машину. Дорога кончилась. Можно, конечно, было ехать и без дороги, только вот куда и зачем? Иван Валентинович не спеша, как-то совершенно апатично вышел из машины, закурил, сам не замечая этого и не чувствуя вкуса и запаха табачного дыма, и только когда окурок обжог ему пальцы — матюгнулся и немного пришел в себя.

Спиридонов огляделся наконец и увидел, что неведомо откуда взявшаяся пустыня тянется до самого горизонта, линия которого находилась, кстати, неестественно близко. Пустыня простиралась также и справа, и слева; правда слева у самой границы земли и неба виднелись какие-то нагромождения камней, похожие издали на неуклюжие каменные хижины. Сзади же стоял родной лес, край которого словно отчертили по линейке — настолько он был ровен.

Иван Валентинович совершенно отчетливо вдруг понял, что ни к какому начальству ему теперь не попасть, но все же сделал машинально несколько шагов вперед, словно высматривая дорогу, которой, разумеется, не было и быть не могло. Хотя нет, была, была дорога! Да еще какая! Ярко-желтая, словно присыпанная золотым песочком, лежала под ногами старшего лейтенанта милиции Спиридонова дорога, идеальной ровной лентой протянувшись вперед — туда, где по старым привычным меркам находился бы поселок Васино, а дальше, за рекой, — город с таким желанным сейчас начальством.

Желтая дорога выделялась на серой поверхности глины, как яркая ленточка, оброненная в кучу дерьма. Иван Валентинович чуть не заплакал от досады: ну ведь не было же, не было никакой дороги только что! Впрочем, не от досады даже — это зарождалась истерика. Сколь ни сильна была психика сельского милиционера, но от беспрерывной череды происходящих несуразностей, необъяснимых, бредовых по своей сути событий, стала давать сбои и она.

Спиридонов наверняка бы сорвался — зарыдал, либо, напротив, захохотал бы безудержно, — но в последнее мгновение деревенский мужик, сидящий внутри, взял верх над милиционером. Этому мужику, Ваньке Спиридонову, ничего не доказывали ни гладкое серое небо, ни глиняная пустыня на месте леса. Ему нужно было сначала все пощупать руками, попробовать на зуб, ну или в крайнем случае увидеть собственными глазами! Ну и что из того, что дорога — желтая? Ну и хрен с ней — хоть синяя! Но ведет-то она в ту сторону? В ту! Васино в той стороне? В той! А кто сказал, что его там нет? Интуиция? «Какая, на хрен, интуиция, когда работает милиция!» — неожиданно выдал Спиридонов в рифму и обалдел даже, как складно вышло. Но удивляться участковый за последнее время уже устал, поэтому принял проснувшийся поэтический дар, как должное.

Не успевший остыть движок «УАЗика» завелся мгновенно. Вдавив педаль акселератора до пола, Иван Валентинович, наконец, засмеялся в голос. Но не истерики ради, а удовольствия для! Хорошо ему вдруг стало. Легко и спокойно. Старший лейтенант Спиридонов понимал, конечно, что никакого Васина впереди нет, да и Ванька Спиридонов об этом, разумеется, догадывался, но… Во-первых, догадки к делу не подошьешь (банально, зато точно!), а во-вторых — надоели ему все эти загадки, головоломки и прочая муть! Раз оно так — значит, так и надо! Кому, зачем и почему — его не волнует! Он делает свое дело — и ладно! В его обязанности не входит разбираться со свихнувшейся природой! На то есть ученые! А его, участкового, задача — порядок на вверенной территории! Порядок — именно в житейском, социальном, так сказать, смысле! «Другого нет у нас пути — порядок, мать его ети!» — продекламировал Спиридонов уже без удивления к открывшемуся таланту.

Километров через десять пустыня тоже кончилась. Только теперь вместе с ней кончилось все. Не было дальше ни серой глины, ни желтой дороги, ни странного неба — ничего там не было. Причем, «ничего» — в каком-то абсолютном, глобальном смысле. Примерно такое же «ничего», как воспоминания о времени до собственного рождения. Такое же «ничего» будет, вероятно, и после смерти. Во всяком случае, атеист Спиридонов полагал именно так.

Стало жутко. По-настоящему, до озноба, до шевелящихся волос. Смотреть вперед не просто не хотелось, а буквально «не моглось»! Зажмуриться же казалось еще страшнее. Даже моргнуть Иван Валентинович боялся — короткий миг затмения будто бы тоже теперь являлся частью этого бесконечного «ничего».

Спиридонов вывалился из машины и боком, чтобы не поворачиваться спиной, но чтобы и не смотреть туда , по-крабьи побежал назад. Так он двигался, нелепо перебирая ногами, совсем недолго. Споткнувшись на ровном месте, участковый рухнул с дороги в засохшую глину. Голова сразу же инстинктивно вжалась в плечи, зажмурились, тоже машинально, глаза, колени поползли к подбородку, и милиционер, приняв невольно позу эмбриона, словно приготовился уйти в то «ничего», что было до собственного зачатия, поскольку другого он просто не знал. До этой минуты.