Андрей Марченко - Литерный эшелон

Генерал кивнул.

За время прошедшее со встречи на яхте «Алмаз», «Генерал Скобелев» прилетал в Санкт-Петербург трижды. На нем привозили фотографии, рисунки с места катастрофы. Инокентьев приобщал к ним отчеты, полученные по беспроволочному телеграфу, относил для ознакомления Столыпину.

После прочтения забирал.

– Только… – задумчиво проговорил премьер-министр.

– Слушаю…

– Как мы и уславливались: все инопланетное будет храниться в лагере, без возможности вывезти в другой город. И мне даже кажется, что этого мало. В 1905-ом, бывало, бунтовщики врывались в учреждения, взламывали сейфы. Многое тайное стало явным.

– Пусть это вас не тревожит… Сейф защищен более чем надежно. Куда проще умереть, чем его вскрыть.

Вышло ровно по словам генерала.

Когда солдат пьян до беспамятства, он обыкновенно мягок и стремится в положение горизонтальное. И перед тем, как в него перейти, солдат любит всех и вся, лезет целоваться и брататься хоть с обер-полицмейстером.

Совсем иное дело солдат, просто выпивший. Его тянет на подвиги, винтовка кажется универсальным пропуском куда угодно, и особенно в мир равенства и справедливости. Хочется быть сильным, топтать ухоженные газоны своими тяжелыми сапогами.

В году 1917-ом, дважды революционном по бульвару шел отряд рабочей милиции. По обыкновению его бойцы были пьяны не так чтоб вусмерть, а так, хорошенечко.

И один рядовой вспомнил, что когда-то он пытался залезть за ограду в этот сад, нарвать цветов. Но вышли офицеры и намяли ему бока.

Обида за прошедшие годы не утихла, а скорее наоборот.

Верно, и там сидят какие-то драконы, но время их кончилось!

– Надобно разобраться, братцы! – позвал солдат.

Молчаливое согласие было ему ответом.

С бульвара свернули в сад. Ворота были закрыты, но оставалась открытой калиточка. Пост на бульваре Инокентьев велел убрать, чтоб не провоцировать. И часовой стоял уже около здания.

Увидев приближающихся, он нажал тревожную кнопку, взял винтовку на изготовку.

В морозный воздух бросил:

– Стой, кто идет?

Поскольку останавливаться никто не собирался, он дал выстрел поверх голов, в начинающийся снегопад. Передернул затвор. Вернее, попытался это сделать.

Лязгнул «Маузер», часовой свалился на снег.

Тут же ударили иные выстрелы – били из-за окон здания. Стреляли метко, и через пять минут почти весь милицейский патруль оказался выбит.

Но к осаждающим подтянулась помощь: студенты, отряд моряков. У людей в здании не было никаких шансов – ждать помощи не приходилось.

– Закошмарим лохов! – звучал непривычный клич. – Бей драконов и мироедов!

В сумерках один из матросов подполз к окнам и забросил туда пару бомб.

После бой шел уже в самом здании за каждый коридор, за каждую комнату. Инокентьев отстреливался из пистолетов: в ящиках стола у него была целая коллекция. Стрелял генерал хорошо, не тратя лишних патронов.

Но шансов выйти живым у него не было. Впрочем, смерть сделала ему подарок странный, с юмором, как водиться, черным.

Генерала не убили.

В здании стало сизо и кисло от пироксилинового порохового дыма. Резало глаза, хотелось чихнуть. Генерал то и дело потирал переносицу дабы сдержаться.

Но все же не уследил: чихнул, содрогнувшись всем телом…

И упал замертво из-за разоравшейся некстати аорты.

Восставшие ворвались в кабинет. Их внимание привлек основательный сейф. В карманах покойного нашли какие-то ключи, но этого было явно недостаточно: дверь стальной конструкции защищал и код.

На удачу покрутили колесики, но ничего не произошло.

Тогда из мастерских приволокли пропановый резак конструкции французских инженеров Фоша и Пикарда, продули маленькое отверстие, начали вырезать стенку…

И тогда – взорвалось.

Рвануло так, что контузило даже тех, кто стоял на улице. Сейф содержал не менее четверти пуда взрывчатки. Осколком сейфа пробило баллоны с пропаном и кислородом. Ударил новый взрыв.

Разумеется, никаких документов обнаружено не было. Да что там – сам резчик и остальные, кто был в комнате, просто испарились.

Докторесса осмотрелась…

…И начала жить. Если ученые жили по двое в избе, то Мария Федоровна получила дом в единоличное пользование.

На окошко повесила занавесочки, перед порогом положила кусок дерюги, чтоб входящие вытирали ноги.

Доселе «Ривьера» была исключительно мужским местом, за сим обитатели себя не сильно сдерживали ни в потребностях, ни в эмоциях. К дурному привыкаешь быстро, за считанные недели народ изрядно одичал, зарос.

– Прошу простить их, – извинялся за всех Грабе.

Как раз рядом, у дерева, особо никого не стесняясь, казак справлял малую нужду.

– Да бросьте. Я же доктор! – успокаивала офицера Мария Федоровна.

Вслед проходящей женщине смотрели: она была красива, но красотой странной, суровой, осенней, последней. Пройдет еще пару лет, может даже пять – и от нее останется немного. Все яснее станут морщины, кожа утратит былую гладкость… В глазах, где сейчас пляшут искры, будет только усталость.

Но многие думали: а сколько там той жизни осталось? К тому же все познается в сравнении. Если до другой ближайшей женщины семьдесят верст, так и эта весьма прелестна.

И мужчины сбривали многодневную щетину, гладили рубашки и штаны. Сабуров приносил ей охапки цветов, звал на дирижабль выпить хорошего вина. Докторесса благодарила, но отвечала, что от высоты у нее опасно кружится голова. Ну а к себе в гости благоразумно не звала.

На нее засматривался даже батюшка Арсений, даже оба подпоручика, не имеющие из-за своего ангельского чина ровно никакого шанса.

Только женщина выбрала того, кто изначально не обращал на нее никакого внимания. А именно на штабс-капитана Аркадия Петровича Грабе. Она пускалась на обычные женские хитрости: строила глазки, касалась, будто невзначай, брала за руку…

И Грабе поддался.

– Я думал сердце выгорело… И тут от него такая подлость, – признавался Грабе Данилину. – В нее так легко влюбиться…

– Отчего подлость? Любовь – великое чувство… Ну, так чего вы медлите? Влюбляйтесь…

– Я слишком стар для еще одной неразделенной любви.

– Откуда вызнаете, что неразделенной?

– Я такой человек… У меня другой не бывает. А еще я приношу несчастия.

– Полно вам!

– Ну да… Иногда случается, что два человека приносят друг другу неудачи, вне зависимости от того, как они к друг другу относятся и от их душевных качеств.

– Все же не пойму о чем вы?

– Пощадите даму. Ежели мы начнем с ней сближаться – у нее начнутся неприятности.

Как в воду глядел…

Впрочем, несмотря на предостережения, Грабе с Докторессой вечерами начали гулять по песчаному берегу реки, затем уходили в овражек, где штабс-капитан учил даму бить из револьвера по жестянкам.