Алексей Ефимов - Макет мироздания

Но другие воспоминания уцелели. Анмай понял, что его сознание, память, на самом деле несравненно больше, чем он думал. Он не представлял, грезилось ли ему будущее, или все это произошло когда-то в прошлом, но был уверен в одном — все это случилось когда-то или случится потом, это не было фантазией или видением.

Он еще раз встряхнул головой и осмотрелся. Он лежал на какой-то плоской крыше, под тучами, вроде бы в том, первом зале — совершенно не зная, как он сюда попал. Все его вещи были с ним, в полном порядке. Силовой пояс действовал. Он проверил его и поднялся в воздух. Хьютай исчезла, но он по-прежнему чувствовал Айэта и знал, где сможет его найти.

Айэт не сразу понял, что пришел в себя. К реальности его вернул холод, от которого он начал дрожать. Он лежал на том же месте, у сырой стены полуразрушенного подвала, весь обсыпанный мельчайшей тяжелой пылью. Когда он заставил себя встать, она осыпалась с него, словно песок. Юноша помотал головой, чтобы вытрясти ее из волос, потом отряхнулся. Кожа его, правда, осталась совершенно черной, жирной и блестящей и он сомневался, что Анмай — или вообще кто-либо — сможет его узнать. Но все его вещи остались на месте и Айэт жадно схватился за лазер. Он помнил, как его несло куда-то в прохладных, гибких волнах, мягко скользящих по коже — они проходили сквозь него, увлекая все глубже в небытие…

Когда он уснул окончательно, его поглотили тягучие, бесконечные сны. Они были очень тяжелыми. Айэт никак не мог проснуться. Ему снилось, что он просыпается — и он просыпался в новом сне, еще более тяжелом и страшном, чем прежде. Нагой и дрожащий от холода, он бродил по коридорам какого-то огромного здания — казалось, целую вечность, каждый раз вздрагивая, когда его босая нога касалась ледяного камня. Он то поднимался по бесконечным лестницам, то шел по анфиладам темных комнат. В полумраке он не мог видеть цветов, все казалось ему серым, плоским, едва различимым, а вокруг бродили темные призраки. Он боялся их, хотя знал, что увидеть его нельзя — покрывающая его черная пыль переливалась странными оттенками и его тело словно бы стало прозрачным — все окружающее просвечивало сквозь него. Но вот его ощущения во сне были реальными — даже сильнее и ярче, чем наяву — и это оказалось особенно мучительно. Он проползал в узкие, тесные щели, карабкался по крышам на огромной высоте, спускался вниз, погружаясь в блестящую, вязкую жидкость. Все время ему было невыносимо холодно. Ледяной пол обжигал босые ноги, словно раскаленный, но он пробирался в полумраке, сером, бесцветном, все более странном, все дальше.

И это было лишь начало, вход. Потом Айэт оказался в смутной, темной Вселенной, в неисчислимом множестве жизней одновременно. Казалось, в них прошли тысячи лет. Воспоминания о них были врезаны в него неизгладимо — хотя ему вовсе не хотелось вспоминать. В некоторых реальностях он становился автором или жертвой мучений, столь изощренных, что они превращались в искусство почти экстатическое. Или он просто становился другим — живущим в темном мире ради темных удовольствий — и это очень нравилось ему.

Но Айэт видел и истинную Вселенную — пространство, необычайно глубокое, затененное призрачными, синеватыми туманностями, в которых тонули неисчислимые рои звезд, но заселенное. Мириады тускло-серебристых спиральных конструкций пронизывали его, протянувшись из бесконечности в бесконечность бритвенно-тонкими слоями. Мелкие группировались вокруг крупных, следуя изгибам их спиралей, они становились все больше, сами превращаясь в центры маленьких скоплений — и этот неправильный, поразительно сложный узор тянулся, насколько хватал глаз. Все было безупречно четким, резким и лишь бесчисленность мелких деталей давала Айэту представление о невообразимых размерах этого космического города. Он видел другие, такие же бритвенно-плоские города, но уже цельные — перистые палевые пластины, рассыпавшиеся разрезными спиралями, состоявшими из еще меньших и еще — пока его глаз не тонул в тончайшей паутине самоподобного кружева. Иные города казались ему сплетенными из безупречно изогнутой синеватой проволоки — загнутые влево перепончатые, фестончатые изгибы, состоявшие из еще меньших, шествующие друг за другом, словно вырастающие у берега волны. Цепочки ажурных тяжей закручивали их в спирали, и, истончаясь до невидимости, сбегались лучами мохнатых плоских солнц. Это было немыслимо красиво — и немыслимо чуждо.

И еще более странное — бархатно-черная сфера, повисшая в пустоте, облепленная другими — все меньшими, сидящими друг на друге в какой-то неравномерной, непонятной гармонии. Мертвенно-синее сияние обрамляло их, мягко растворяясь в пустоте, пронизывая себя спутанными, ажурными нитями — они тянулись в бесконечность, образуя непредставимо сложный узор. В них запуталось множество тускло-серебристых светящихся сфер, похожих на луны — больших и столь крошечных, что они едва были заметны. Айэт чувствовал, что это — что-то необычайно древнее и важное, одно из тех немыслимо далеких, затерянных на самой окраине мироздания мест, что придали ему форму и дали законы, благодаря которым все живое появилось на свет. Это ощущение неизмеримого покоя и силы Айэт просто не мог выразить, но сейчас его интересовали более насущные вещи.

Там, во сне, он чувствовал Вэру. Это чувство не исчезло после пробуждения — он по-прежнему чувствовал его и должен был отыскать. Стыд, вызванный его паническим бегством, достиг уже такой силы, что остальные чувства отступили, даже страх — если бы Вэру отыскать не удалось, Айэт умер бы с большим облегчением.

Он полез наверх, карабкаясь по грудам битого кирпича. Они осыпались, увлекая его вниз, но юноша не сдавался. Наконец, ему удалось выбраться на улицу и он быстро пошел назад, к площади, испуганно оглядываясь — реальность теперь казалась ему смутной, как продолжение сна, но он вдруг почувствовал, что за ним следят.

Айэт остановился и тут же услышал торопливые шаги — впереди, позади, везде. Чуть дальше по улице над крышами возвышалась шестнадцатиэтажная жилая башня и он решил укрыться в ней. Лезть в темные закоулки не хотелось, но стоять посреди улицы было еще опаснее.

Проскользнув в зияющую дверь, он побежал вверх по лестнице. На последнем этаже Айэт миновал еще две двери и, жадно хватая ртом воздух, остановился в просторной комнате с выбитым окном. Вдоль ее стен стояли застекленные шкафы, на столах и полу была разбросана посуда. Казалось, все панически бежали отсюда во время обеда, но от еды, если она вообще здесь была, не осталось никакого следа. Голодный Айэт вздохнул и сел на подоконник, переводя дух и осматриваясь.