Александр Сивинских - Имя нам – Легион

– Правда же о войне, во всем ее страшном великолепии, яснее для нас не станет. Сколько бы мы ни напрягали наши маленькие мозги. Надо полагать, отчасти ты в своих догадках прав. Там царапнул, тут мазнул, о чем-то сообразил, что-то домыслил. Но – отчасти! Хотя бы потому, что нами видима лишь та крошечная часть картины, которую нам показали. Которую мы способны понять и принять. Которая нам, наемникам, необходима и достаточна. Хотя бы потому, что цели и приоритеты всякой войны, особенно затяжной, в ходе ее меняются кардинально. Меняются вместе с людьми, войну развязавшими и войну ведущими. Сегодняшние Большие Братья – далеко не те, которых я встретил в день прибытия, год назад. И уж тем более не те, что начинали создавать Легион. Им сейчас чудовищно трудно, намного труднее, чем всем нам вместе взятым. Попытайся их понять. Но завтра, завтра. На свежую голову! – воскликнул он, заметив, что я принимаюсь морщить лоб и плотоядно облизывать губы в предвкушении следующего раунда дебатов. – Завтра, договорились?

– Завтра? – с сомнением сказал я.

– Ага. Хочешь, дам тебе мягкую игрушку, чтобы заснуть было легче? – вкрадчиво прошептал он и потянулся к тумбочке.

Я не без ужаса отказался. Помню я эту его «мягкую игрушку». Розовая такая, упругая, безотказная и немногословная. Имеющая щедрый рот и кое-что еще…

– А проспишься, – продолжал он увещевать, – и полночные бредни покажутся утречком настолько нелепыми, что ты приползешь на четвереньках просить прощения за то… – Генрик возвысил голос до чрезвычайно грозного рыка. – …Что к чертям собачьим перебил у меня весь сон! Только не знаю, захочу ли я тебя простить после ночи без отдохновения. На которую я теперь со стопроцентной гарантией обречен!

Он впечатляюще пошевелил усами.

– О-о-ох, зато я-то как сейчас усну спокойно, Генка! – сказал я, блаженно щурясь (но от зевка дальновидно воздержался). – И все благодаря тебе, дорогой мой названный брательник. Спасибо, дружище, что позволил душу излить.

– Ну, понятно, – притворно вздохнул он. – Без меня, как без помойного ведра.

– Ты что под помоями подразумеваешь, охальник! – негодующе возопил я и метнул в него подушку.

– Ну уж нет! – сказал Долото. – Я их туда не гнал. Сами полезли, увязли в дерьме этом по уши, а как вытаскивать, так дядя. Здорово живем! Не, не пойду. И вообще, я же к Бобу через день возвращаюсь. Волка своего зовите.

Долото был последним, к кому Генрик и Филипп обратились с предложением составить компанию для новой вылазки к штабу онзанов. И отнюдь не первым, отказавшимся от него. Один лишь фаталист Бородач без раздумий согласился помочь бестолковым терранам-дипломатам, еще одна миролюбивая миссия которых с треском, судя по всему, провалилась. Во всяком случае, никаких вестей от группы парламентеров, ушедшей неделю назад по дорожке, разведанной Капраловым и Саркисяном, не поступило. Ни слуху, ни духу. Скорее всего, их уже не было в живых. Выяснить это наверняка не представлялось возможным. «Шмели», как и прежде, пропадали без следа, а на вызовы по спецсвязи миссионеры не отзывались.

Василиса здорово поругалась с начальством по поводу использования именно ее подчиненных в заведомо опаснейшей операции, и примчалась в казарму злющая донельзя. Пригласив Филиппа с Генриком в «Красный уголок», выпалила:

– Так, красавцы. Предупреждаю сразу, я абсолютно не согласна с тем, что мне предстоит сейчас сказать. Тем не менее. Вас настоятельно приглашают сунуть башку в петлю… То есть сделать вылазку в расположение врага. Вы, будто бы, уже бывали там ранее и даже небезуспешно. Это правда?

– Правда, – сказал Генрик.

Филипп только кивнул.

– Дорогу помните? Хорошо. Зачем ходили, тоже помните? Ну так вот, эти слюнтяи из «Корпуса мира», чье задание вы выполняли, не вернулись. А уходили, между прочим, по вашим следам. Угадайте, что мне сказали в штабе, когда я спросила, кто их должен оттуда вытаскивать?

– Саркисян и Капралов? – с радостным изумлением спросил Филипп.

– Не понимаю, что вас так развеселило, – вскипела Василиса. – Да, именно Саркисян и именно Капралов. Разумеется, вы вправе отказаться. Более того, мне бы крайне хотелось, чтобы вы отказались. Мне не нравится, когда мои солдаты встревают в подозрительные авантюры, чреватые непредвиденными последствиями. Особенно, если я не могу их проконтролировать, – отчеканила она, глядя Филиппу в глаза.

– Так пойдемте с нами, – простодушно предложил он.

– Следует понимать, что вы, Капралов, уже готовы к совершению этой глупости?

– О, да. Особенно, если мне будет обещано такое же вознаграждение, как в прошлый раз. Я, мастер лейтенант, не отказался бы в ближайшее время расслабиться где-нибудь в теплых краях. Надоело, знаете ли, поминутно видеть одни солдатские морды. Море, пальмы и девочки топлесс – вот тот незамысловатый набор радостей жизни, который мне более по душе. А вам? Пойдемте с нами! – повторил он.

– Идти с вами я не имею права. И желания тоже не имею. К тому же девочки топлесс меня мало интересуют. Саркисян? Каков ваш ответ?

– Я пойду, конечно. Гражданские ваши ребятишки, может и слюнтяи, и все такое, но спасать их шкуру – наш прямой долг. Как-никак мы тоже виноваты в их неудаче. Пусть и косвенно.

Василиса пробурчала себе под нос несколько энергичных фраз на родном языке, шумно выдохнула и сказала:

– Так я и думала. Рада, что не ошиблась в вас. Саркисян, разрешаю пригласить кого-нибудь еще. Агитируйте. У Капралова это хорошо получается. Пусть вас будет хотя бы четверо. Но не более.

Однако четвертого найти не удалось. Даже вернувшийся в строй Волк, узнав предварительный план операции, отказался:

– Вот если бы со стрельбой и взрывами, тогда другое дело. А шнырять по-тараканьи – благодарю! Я уж лучше на полигон…

– Выступаете завтра в полдень, – сообщила легионерам Василиса, когда они явились для напутствий и инструктажей. – Пока разрешаю отдыхать. Одно условие. Ваших пьяных рож личный состав видеть не должен. Расслабляйтесь на природе. С Сильвером я договорилась, выпустит без вопросов. Осип Осипович тоже в курсе. Заначки ваши он уже приготовил, забирайте. Отбой – в час, не позднее. Подъем – в девять. Брысь!

Филипп нес на плече баян, а Генрик и Бородач волокли сумку с припасами. В сумке время от времени позвякивало. Все трое при этом облизывались и заговорщицки переглядывались.

«Ох, и погуляем, – говорили их довольные физиономии. – Ох, и оторвемся!»

«Ахтамар» семьдесят девятого года был, безусловно, великолепен. Особенно под «гусарский бутерброд» – ломтик сыра между двумя долькам лимона. Собственно, коллекционный коньяк был бы хорош и без «гусарского бутерброда». И вообще без чего бы то ни было.