Уильям Форстен - Боевой гимн

Он начал поворачиваться к суздальцу.

— Так, Гриша, бери ноги в руки и…

Ганс едва успел заметить пудовый кулак Кетсваны, летящий ему в челюсть. От удара у Ганса помутилось в глазах, и он не устоял на ногах. Стальные руки зулуса оторвали сержанта от стены и бросили вниз, где его на лету подхватили двое рабочих. Сам Кетсвана тут же кошкой спрыгнул со стены и, взвалив Ганса себе на плечо, побежал к пристани.

Ошарашенный Шудер увидел расплывшееся в улыбке лицо Григория, оставшегося на бастионе.

— Нет! Черт вас всех возьми, нет!

— Мы не оставим вас здесь! — прокричал ему вслед суздалец. — На этот раз нет. Этот ваш потомакский фокус больше не пройдет!

Длинные ноги Кетсваны несли его вместе с Гансом к спасительной реке.

— Отпусти меня! — закричал Шудер, безуспешно пытаясь вырваться из хватки зулуса.

Еще несколько секунд он видел Григория, отдававшего приказы последним защитникам бастиона. Потом Кетсвана повернул за угол, и укрепления скрылись из виду. Зулус петлял среди горящих обломков чинских домов, пробивая себе в толпе дорогу к северным воротам. Ружейная трескотня зазвучала как-то по-иному, и Ганс догадался, что бантаги взяли внутреннюю стену. Человек, бежавший рядом с Кетсваной, споткнулся и упал, потом вражеская пуля свалила еще одного из их людей.

У ворот творилось сущее безумие, люди кричали и отталкивали друг друга, пытаясь выбраться наружу. Возвышавшийся над толпой Кетсвана прошел сквозь скопление народа, как нож сквозь масло, и оказался с внешней стороны северной стены. К Гансу возвратились силы, и он начал яростно молотить кулаками по спине Кетсваны, чтобы тот отпустил его. Ганс должен был вернуться обратно! Не обращая внимания на сыпавшиеся на него удары, зулус продолжал бежать к реке.

Вдруг перед глазами Ганса мелькнула какая-то вспышка, Кетсвана выронил его, и сержант мешком рухнул на дороге, ведущей к кораблю и свободе.

— Вон он! — закричал Эндрю.

Буллфинч оторвал взгляд от потока беженцев, заполнявшего «Питерсберг», и устало посмотрел на него.

Прежде чем адмирал успел остановить его, Эндрю протиснулся сквозь орудийный порт и схватил за плечо одного из морпехов, помогавших людям перебираться с пристани на корабль.

— Иди за мной, — приказал ему Эндрю и, перешагнув через борт броненосца, спрыгнул вниз. Отплевываясь, он нащупал ногами дно, выпрямился и, оказавшись по грудь в воде, побрел вброд к берегу. Оглянувшись, он увидел стоявшего на палубе Буллфинча, который, брызжа слюной, извергал в адрес Эндрю чудовищные проклятия, приказывал морпехам следовать ним, а потом и сам спрыгнул в воду. Выбравшись на берег, Эндрю полез вверх по склону, ведущему к набережной, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули. Поскользнувшись, он скатился вниз, но все же нашел в себе силы добраться до набережной. Над ним возвышалась пристань, люди продолжали посадку на спасительное судно, хотя некоторые из них, получив в спину бантагскую пулю, падали в реку.

Пробив себе путь в этой толпе, Эндрю устремился к форту, хватаясь на бегу за пучки травы, чтобы не покатиться вниз на скользкой тропе. Пригнувшись, он рванул к воротам в крепость и, не добежав до них несколько десятков ярдов, упал на колени.

— Ганс, Боже мой! Ганс!

— Эндрю, какого черта ты здесь делаешь? — просипел Ганс.

— Эндрю обнял старого друга, смеясь и плача одновременно.

— Сынок, я думаю, нам лучше выбираться отсюда, — произнес Шудер, и Эндрю показалось, будто и не было всех этих лет. Перед глазами его как наяву встала картина их первого боя при Антьетаме, когда он был насмерть перепуганным молодым лейтенантом, а Ганс посмотрел на него своими спокойными глазами и почти теми же словами, что и сейчас, сказал, что надо выводить роту из ловушки, в которую они угодили.

Эндрю поднялся и хотел помочь Гансу встать на ноги, но старый сержант остановил его и склонился над раненым чернокожим человеком, лежавшим рядом с ним.

Кетсвана застонал, из ран на голове и руке обильно текла кровь.

— Пойдем, друг мой, нас ждут дома, — прошептал Ганс, и в эту секунду к ним подоспели Буллфинч со своими морпехами, которые подхватили янки и зулуса и потащили их к реке. Несколько человек сразу же обступили Эндрю, закрывая его от усилившегося огня бантагов.

Буллфинч не стал идти по тропинке, а направился прямо к воде. Три моряка, несших Кетсвану, вброд добрались до «Питерсберга» и передали зулуса на руки ожидавших их на палубе матросов. Когда к реке поднесли Ганса, он вдруг вскрикнул и обернулся.

— Григорий! Там остался Григорий!

Эндрю удивленно оглянулся на форт. Из ворот выбежали еще шесть человек, а потом на северной стене появились бантаги, открывшие огонь по беглецам.

И тут из крепости вылетели еще четверо.

— Беги, Григорий, беги! — закричал Ганс.

В нескольких футах перед бегущими людьми разорвался бантагский снаряд, и они повалились на землю.

Издав крик боли, Ганс попытался подняться на ноги, но Эндрю и Буллфинч удержали его.

Двое из упавших, пошатываясь, поднялись и склонились над своими ранеными товарищами. Морские пехотинцы, охранявшие Эндрю, кинулись им навстречу, одного из них сразила вражеская пуля. Добежав до четверки смельчаков, они схватили двоих раненых и поволокли их к пристани.

— Пошли! — скомандовал Буллфинч, входя в реку и подталкивая перед собой Эндрю и Ганса. К ним протянулись десятки дружеских рук, и в следующее мгновение все они оказались на палубе броненосца. Бантагские пули защелкали по бронированным бортам «Питерсберга», высекая из них искры.

— Обрубить якорь! Всем машинам самый полный вперед! — взревел Буллфинч.

Эндрю, жадно хватающего ртом воздух, подтащили к орудийному порту и без лишних церемоний пропихнули на батарейную палубу.

Приподнявшись на локте, он помог матросам протолкнуть сквозь тот же порт Ганса, и старый сержант рухнул на него сверху. Вслед за Шудером на батарейную палубу пролез Буллфинч, по-прежнему требовавший, чтобы механики дали самый полный ход.

«Питерсберг» задрожал и дернулся вперед. Ганс перевел взгляд на окровавленного и оглушенного Ганса, лежавшего на палубе рядом с ним. Что он мог ему сказать? Разве существовали такие слова, которые могли выразить то, что он чувствовал, что он хотел бы донести до своего друга? Эндрю опять поразила уже приходившая ему в голову мысль о том, что люди могут годами не сознавать, как они любят друг друга, какие глубокие чувства их связывают. Но ради драгоценных минут встречи с другом, который считался потерянным навсегда, человек готов пожертвовать всем, что у него есть, даже своей жизнью.

Ганс пошевелился.

— Григорий, Кетсвана?

Подняв голову, он увидел, что зулус сидит на полу, прислонившись к лафету, и улыбается.