Уильям Форстен - Боевой гимн

— Ганс!

Издавшая этот возглас невысокая темноволосая девушка выбежала из толпы бывших бантагских рабов и остановилась рядом с Гансом. С трудом встав на ноги, Шудер заключил девушку в объятия и принялся осыпать ее поцелуями. Вдруг до Ганса дошло, что вокруг воцарилось удивленное молчание, и он, покраснев, повернулся к Эндрю.

— Эта девушка, — вдохновенно начал он, — эта девушка, это… это…

— Миссис Шудер, насколько я могу судить, — ухмыльнувшись, закончил за него Эндрю.

— И юный Эндрю, — гордо добавил Ганс, показывая на плачущего младенца в руках Тамиры.

— Сэр? — нерешительно обратился к нему один из морских пехотинцев Буллфинча.

При виде его печального лица у Ганса сжалось сердце.

— Григорий?

Протолкавшись сквозь толпу, Ганс замер рядом с лежащим на полу суздальцем. Вокруг него на коленях стояли люди, которыми он командовал в своем последнем бою. Его лицо уже приобрело восковую бледность. Ганс бросил взгляд на нижнюю половину тела Григория. Ее просто не было. Ганс закрыл глаза, отчаянно желая, чтобы этот кошмар развеялся и он вновь увидел своего друга целым и невредимым.

— Ганс.

Он опустился на колени и взял Григория за руку.

— Ваш табак. Меня от него стошнило.

Ганс выдавил из себя улыбку.

— Что ж ты наделал? — прошептал он. — Это я должен был там остаться.

— Вы спасли меня на Потомаке, — выдохнул суздалец. — Теперь была моя очередь отплатить услугой за услугу. Мы с Кетсваной не могли позволить вам умереть.

Он помолчал несколько секунд.

— Кин здесь?

Эндрю опустился на колени рядом с ним.

— Я здесь, Григорий.

— Моя жена?

— Ждет твоего возвращения. Она никогда не переставала надеяться. У тебя чудесная маленькая дочурка.

Лицо Григория осветилось слабой улыбкой.

— Отвезите меня домой. Не оставляйте здесь. Отвезите домой.

— Конечно, сынок, — мягко отозвался Эндрю.

Григорий попытался сесть, но силы покинули его, и он со вздохом откинулся на спину.

— «Сохранится память и о нас — о нас, о горсточке счастливцев…» — Его голос затих.

— …братьев, — закончил за него Ганс и, протянув руку, закрыл глаза друга.

Истощение и оцепенение разом охватили его. Рыдая от горя, Ганс поднялся на ноги. На палубе, где минуту назад царили радость и ликование, теперь была мертвая тишина. Спрятав лицо в ладонях, Ганс разразился надрывным плачем, от которого содрогалось все его тело. Взгляды всех людей были устремлены на него, и Эндрю видел, что многие спутники Ганса тоже не скрывают своих слез, видя горе того, кто все эти дни был для них непоколебимой скалой и только теперь дал волю своим чувствам.

К Эндрю приблизился Буллфинч.

— Нам удалось поставить заплату, — сообщил он. — В трюме полно воды, и мы перегружены сверх всякой меры, но я надеюсь, нам удастся дотянуть до своих.

Эндрю жестом попросил его помолчать.

Ганс стоял, окруженный людьми, обязанными ему жизнью. Он обвел их взглядом и потом опустил глаза на тело Григория. Из толпы бывших рабов вышла Тамира и обняла Ганса. Он посмотрел на своего сына.

Из глаз Ганса текли слезы, слезы по всем тем, кто пропал без вести, кто погиб в бою, и даже по тем, кто был теперь рядом с ним. На его плечо легла чья-то рука, и, подняв голову, Ганс увидел перед собой ясные глаза Эндрю.

— Добро пожаловать домой, Ганс.

— Жаль, что я не видел физиономию этого дьявола Гаарка, когда «Питерсберг» обрубил якорную цепь и отошел от пристани! — расхохотался Пэт. — Было бы неплохо, если бы эти дикари перерезали ему горло.

— Гаарк найдет способ утихомирить своих подданных, — ответил ему Ганс. — Он выкрутится.

Эндрю обвел взглядом людей, сидевших вокруг стола в предназначенном для торжественных приемов Восточном кабинете Белого дома, и у него потеплело на душе. Вдруг он вспомнил, как в первый раз оказался в этой комнате, когда его вместе с Гансом привели на встречу с Ивором, боярином Суздаля. Человек, сидевший теперь во главе стола, президент Калинка, был их переводчиком и, как всегда подозревал Эндрю, больше сочинял, чем переводил.

Он улыбнулся Калину. Какие бы противоречия между ними ни возникали в прошлом, сейчас они снова были все заодно, и Эндрю видел, что старина Калин опять стал тем отчаянным крестьянином, который поднял тогда свой народ на восстание против бояр. И если уж на то пошло, то Эндрю казалось, что он и сам скинул десяток лет.

— Пять старых друзей, — вдруг произнес Калин. — Как хорошо снова оказаться всем вместе.

— И все-таки я считаю, что тебе, Ганс, необходимо отдохнуть, — заявил Эмил. — Давай отложим выпивку на завтра.

— Скоро мы все пойдем спать, — сказал Калин. — Это был прекрасный день. Посидим еще немного перед сном.

Прием, оказанный Гансу, когда его поезд прибыл на суздальский вокзал, мог сравниться только с триумфом после битвы при Испании. Пожалуй, единственным, у кого нашелся повод для недовольства, был Билл Уэбстер, министр финансов. Он жаловался Эндрю, что с этими праздниками целых два рабочих дня пошли псу под хвост, не говоря уж о двух днях ликования в Риме, где поезд сделал остановку по пути на Русь. Но Эндрю был убежден, что Ганс заслуживал такой встречи, ибо кто, как не он, отдал все, чтобы создать эту Республику?

А Республика теперь находилась в состоянии войны, хотя официального объявления ее пока не было. Бантаги блокировали подходы к своему берегу Великого моря, и Эндрю получил известие о том, что четыре вражеских дирижабля потопили один из сторожевиков Буллфинча. «Летящее облако» после трех совершенных рейсов выбыло из строя по меньшей мере на две недели, и бушевавший по этому поводу Петраччи яростно требовал постройки новых воздушных судов.

Старые полки готовились к войне и вновь мобилизовали своих ветеранов. Первая бригада римских войск уже прибыла к линии защитных укреплений. Эндрю мог только надеяться, что всеобщая сплоченность нации, усиленная чудесным спасением Ганса, выдержит месяцы, а то и годы грядущей войны.

— Нет, вы только на это посмотрите! — воскликнул Пэт, разворачивая на столе последний номер «Гейтс иллюстрейтед уикли», выуженный им из заднего кармана.

Эмил схватил газету и поднял ее над головой, чтобы все могли хорошо разглядеть портрет на первой странице. Крупно набранный заголовок гласил: «Возвращение нашего героя!»

Ганс протестующе заворчал и отхлебнул водки из своего стакана.

— Я прошу тебя завтра выступить перед Конгрессом, — обратился к нему Калин. — Прежде чем я официально обращусь к депутатам с предложением об объявлении войны, я хочу, чтобы ты рассказал им обо всем, что ты видел и что тебе довелось пережить.

Ганс кивнул, и Эндрю увидел, что в глазах его друга затаилась глубокая боль.