Андрей Круз - Я Еду Домой 3

У входа на участок дети хором закричали и бросились во двор, оставив Машу отпирать входную дверь. С крыши крыльца в два приема - на подоконник, а потом на перила - спрыгнул Барсик, огромный и лохматый персидский котяра с непривычными для "персов" хищными повадками. Он боднул головой ее в ногу, заурчал, а потом вдруг погнался за детьми - он был еще и общительным.

Два других кота встретили ее в сенях - темноватом тамбуре, где все разувались. Тоже поурчав, они вперегонки побежали на кухню - наполненные с утра миски опустели, и звери твердо и однозначно намекали на то, что их следует наполнить.

Вообще, как Маша заметила, поведение котов после того как все началось, здорово изменилось. Они стали меньше шляться по окрестностям, стараясь держаться поближе к дому, а по ночам реагировали даже на самый слабый шум, сразу же просыпаясь и настораживаясь. Так они засекли стоящего на крыльце мертвеца - сосед умер от инфаркта ночью и, как и положено, обратился.

Тогда они здорово растерялись, не зная как поступить. Выглянувший в окно и осветивший соседа фонариком Володя сказал, что тот совершенно целый и чистый, и если его застрелить, то могут подумать невесть что. В конце концов, Володя и еще один мужик из соседнего дома сумели свалить и связать зомби, и уже в таком виде предъявить его подъехавшей ГБР, вызвав у тех тяжкое изумление. Потом разобрались, правда, а на будущее сказали, чтобы так не рисковали - нескольких свидетелей того, что убили зомби, вполне достаточно. Да и медицина подтвердит.

Почти сразу за ней приехал Юрка, красный и вспотевший - наверняка гнал на своем велике как бешеный. Когда он вошел, Маша обернулась к нему и сказала:

- Папа жив. Он уже в Европе и едет к нам.

Сын как-то замер, потом совершенно неожиданно подбежал к ней и обнял так крепко, что дыхание перехватило. А затем она почувствовала, что он плачет. В первый раз за долгое-долгое время.

18 июня, суббота, день. Мюйден, окрестности Амстердама.

С самого утра я съездил на могилы Дрики и Сэма, попрощаться. Поехал на "унимоге", чтобы больше привыкнуть к машине, хотя разумней было бы на мотоцикле.

Застрелив двух блуждающих поблизости зомби, просто постоял рядом с могилами. В последний раз я их навещаю. Скорее всего, никогда уже не доберусь до этих мест, так что больше так не постою, склонив голову. Все. Достал из подсумка два маленьких стаканчика, прихваченных с лодки, поставил в изголовьях. Налил в каждый водки, накрыл ломтем серого хлеба. Черным бы надо, да нет здесь черного. Постоял молча, а потом пошел в машину, чувствуя, что теперь расстался с ними навсегда. И от этого стало больно и плохо.

В таком настроении и вернулся в Мюйден. Делать в этот день больше ничего не хотелось, какая-то апатия навалилась, подмяла. Хотелось где-то сидеть, никуда не торопясь, смотреть в окно и пить пиво. По пути встретил Вима, который легко согласился присоединиться ко мне, похоже, что делать ему было особо нечего.

В надежде пообщаться с "Корне-радистом" предложил идти в бар на набережной, все равно дело к обеду, а он этим не манкирует. Вим не возражал, и вскоре мы сидели в еще почти пустом заведении, устроившись у окна, молча пили пиво и разглядывали лодки на воде. Выходной ощущался, суеты на улице было куда меньше, чем в любой будний день. Было ясно, тепло, по воде метались солнечные зайчики, перескакивая по мелкой ряби, дома, выстроившиеся вдоль набережных, отражались в воде. На торчащей из воды низкой деревянной свае сидела, сложив крылья, жирная серая утка. Мелодично пробили полдень куранты на старом здании ратуши. На противоположной стороне канала работал цветочный рынок, и покупателей хватало.

- Надо купить тюльпанов, побольше, - сказал я, глядя на торговую суету. - Жена любит цветы, так что найдем, как посадить. И куда.

- У меня жена тоже любила, - как-то странно сказал Вим. - Мы жили во Влаардингене, это возле Роттердама.

- Что с ними? - спросил я, успев подумать, что лучше было не спрашивать, потому что уже знал ответ, но все же спросив.

- Они в первый день погибли, - как-то сухо и внешне спокойно сказал Вим. - Еще даже сама Катастрофа не началась по-настоящему. Очаг заражения был где-то у соседей. Кто-то из них укусил жену, она вернулась домой и заперлась с детьми. Собиралась идти к врачу, мы даже поговорили по телефону. Тогда еще никто ничего не знал. Я теперь поэтому и не люблю выходные, мне некуда податься и нечего делать.

Я не спрашивал, что было дальше, а он и не продолжал, просто пил пиво и смотрел в окно. Наступила неловкая тишина. Я вообще не знаю, о чем принято говорить в подобных случаях.

- Твои ведь целы? - спросил он.

- Должны быть целы, - кивнул я. - Я успел их предупредить, что дело плохо, и они заперлись в доме.

- А сейчас?

- Не знаю. Знаешь Корне, который радист?

- Конечно, - кивнул он. - Он что-то выяснил?

- Похоже на то, сегодня должна быть ясность.

- Ты поэтому сюда и шел?

- Точно, - подтвердил я.

Ушел он не потому что дела, он бы раньше о них сказал, а потому что не хотел встречаться с Корне, очень для него тема нашего разговора мучительна. Поэтому он пожал мне руку и пошел куда-то по набережной, пока не скрылся за углом. Я проводил его взглядом, а потом, обернувшись к женщине за баром, попросил еще кружку пива.

Корне появился без предупреждения и даже раньше, чем обычно. С красными глазами, явно не спавший, он подсел к нам за столик и, перехватив мой взгляд, сказал:

- На кролика похож? - и усмехнувшись, пояснил: - Не спал сегодня, много позывных собрал.

- В смысле? - не понял я.

- Составляю карту существующих человеческих анклавов. Каждый такой позывной - почти наверняка анклав. Связываюсь, выясняю численность населения, координаты - и на карту. Ночью помех меньше, а людей в эфире больше. Думаю, что пригодится, я это на добровольных началах делаю.

- Понятно, - хмыкнул я. - А по моим делам что?

- А по твоим делам, похоже, все хорошо, - с довольным видом вытащил он свой блокнот. - Сеанс связи у тебя на завтра, на одиннадцать утра. Телефон не обещаю, но в телеграфном режиме пообщаешься. Можешь меня поцеловать.

Я чуть пивом не поперхнулся, затем сказал осторожно:

- Боюсь, что не поймут.

- Фигня, поймут, - отмахнулся он. - Весь город знает, что я гей, и что мой партнер пытался меня съесть, после чего мы вынуждены были расстаться навсегда, так что решат, что я всего лишь обрел новое счастье.

- Я лучше доплачу, - сказал я. - Экстра, так сказать. А целоваться не будем, а то получится, что мы всех обманываем. Они за тебя порадуются, а все не так радужно.

С этими словами мой взгляд перескочил на плетеный браслет радужной расцветки, намотанный на тощее запястье Корне.

- Много теряешь, - захохотал он. - Ну ладно, купи мне тогда пива. Платить за работу будешь после связи.