Олег Верещагин - Я иду искать. История вторая

— Я знаю! — Йерикка шагнул к нему. — Я сказал это со зла, слышишь, братишка, со зла, потому что там, у вельбота, ты один был прав, ты один говорил по Верье!

— И ничего я не боюсь, никакой смерти, никакой боли... Но ЗАЧЕМ? — спросил он, требовательно посмотрев в глаза Йерикке. — Раньше во всем этом был смысл. Я точно знаю, что был... А сейчас... — он прислонился щекой к камню. Белый профиль на красном граните за серой вуалью дождя. Йерикке вдруг показалось, что его друг сейчас умрет, что он УЖЕ умер... — Получается, что цена за нашу правду выше самой правды.

— Ничего не может быть выше правды, — возразил Йерикка.

— Чьей? — задал Олег страшный вопрос. — Я смотрел в глаза этих ребят и девчонок — в них тоже правда. Их правда, наша правда, чья-то правда... А где та, настоящая, ради которой стоит жить?

Йерикка больше не искал слов. Он сражался за друга, сражался за любимого смелого, отчаянного, непреклонно-честного младшего братишку, сражался со всей войной, с огромной мерзкой тварью, которая хотела сожрать Олега... а в поединке тело отвечает на выпады врага раньше, чем сообразит неповоротливый мозг.

— Ты показал нам, где эта правда. МНЕ показал, — ответил рыжий горец. — Ты показал, что беззащитных и бессильных не убивают. Что даже у самой страшной войны есть честь и совесть. Тебя смутило, что ОНИ храбры и решительны? Это так. Но вспомни слова этого храброго и решительного убийцы. И если ты не поймешь, ГДЕ правда — тебе и точно лучше уйти. Никто из НИХ не задумался бы убить раненых и безоружных детей. А мы — не убили. Нам стало СТЫДНО уже от того, что мы схватились за мечи — вот правда! Так о каком же «все равно» ты говоришь?! Что вообще ты сравниваешь?! В чем запу­тался — в трех соснах?! Добро и зло он разучился различать, спасите его от сложной философии, а то дурные сны будут тревожить!

Йерикка схватил Олега за плечи и с ненаигранной злостью тряхнул. Потом как-то сразу остыл и смущенно улыбнулся, переводя дух:

— Довел ты меня...

Олег шмыгал носом. Потом тихо попросил:

— Прости... я просто...

Что-то, очень похожее на нежность, мелькнуло в глазах горца. Он об­нял землянина одной рукой и накинул на него край плаща:

— На ветер в своем рванье убежал, дурак... — тоном папаши сказал он, при­тянув Олега ближе. — Пошли, умоешься.

— Угу, — благодарно хрюкнул Олег. Вдвоем они зашагали к ручью, текшему у подножья скал. Олег угрюмо сказал:

— Я как с ума сошел... понимаешь, они похожи на наших, очень...

— Бывает, — Йерикка пожал ему плечо. — Ты прости, я там наорал на тебя разного...

— Ничего, в таких случаях надо пинать в копчик изо всей силы. В целях эле­ментарного прекращения паники...

Йерикка засмеялся и растрепал волосы Олега. Тот отстранился, недовольно пробормотал:

— Ага, нашел младшего брата!

— А что — нет? — весело спросил Йерикка, подумав — Олег угадал его мысли. Олег махнул рукой:

— Черт с тобой, братишка. Только учти, брат — не отец, братья и дерутся...

— Ладно, резервирую за тобой право на физическое сопротивление, если вдр­уг решу воспитывать тебя не по делу.

— Скажи по-русски.

— Короче, можешь врезать мне по зубам, если, как ты говоришь, выступлю не по теме.

— Теперь — понял и ловлю на слове.

Они подошли к ручью. Олег опустился на колени, но умываться не стал. И спросил вдруг:

— Как ты думаешь, мы погибнем?

Иерикка долго не отвечал. Молчал и лишь слизывал с губ дождевые капли. Олег не торопил его. Он ждал...

И Йерикка прочел:

Богдан обиженно сопел в плащ. Правда, уже не столь обиженно, как пол­часа назад, когда Олег только-только подсел к нему — чтобы просить проше­ния за толчок и позже брошенную в лицо куртку. И сейчас, сидя рядом, пов­торял в сотый раз:

— Ну дурак я, дурак. Что тут еще сказать? Не обижайся, ну, честное слово, не хотел я... правда! — это прозвучало так жалобно, что даже смешно, и Олег осекся, а Богдан отчетливо хихикнул и вдруг сел. Но лицо его было серьез­ным, когда он спросил:

— Часом не держишь зла?

— Это я должен спросить, — неловко ответил Олег.

— Добро... — Богдан снова засмеялся: — Поцеловал бы тебя, да ты прыгаешь от того, что горный козел. Вот, подобрал я ее одно, — он рывком придвинул крошно и достал аккуратно свернутую куртку. — Держи, я думал-то... — он сму­тился и умолк.

— Спасибо, — искренне сказал Олег, снимая жилет и расстегивая свою ковбойку. Потянул рукав, снимая и ее, и рукав... остался в пальцах, оторвавшись у плеча. — Мда, очень вовремя! — констатировал он, отбрасывая бренные остан­ки верой и правдой служившей ковбойки. — Упокой господи... ух, как холод­но! — он нырнул в куртку и удивленно застыл, когда она вдруг мягко и удо­бно облегла тело хозяина. — Ого! Как влитая!

— Правда?! — Богдан просиял, но тут же обвернулся: — Ну и добро, — и засвистел сквозь зубы, но тут же оборвал себя ворчливо: — Одно у тебя под­хватил.

Олег треснул его по затылку:

— Лови! Поймал?

— А то...— Богдан потер затылок.

— Поздравляю. Хороший вратарь.

— Кто?

Олег не ответил, и стало слышно, как Гоймир разговаривает с Резаном, а Гостимир? А Гостимир напевает неподалеку:

Подошел Йерикка. Посмотрел сверху вниз, предложил:

— Пройдемся?

— Пошли, — Олег встал, с удовольствием ощущая, как здорово в куртке, но накидывая плащ. — Ложись дрыхнуть, Богдан.

— Станут красть — кричите криком, — мальчишка зевнул во весь рот и уле­гся, натянув на голову плащ. Не глядя, выпростал руку, нашарил и пристроил под головой крошно...

...Они отошли шагов на тридцать, к тому ручью, из которого умывался Олег. Йерикка помалкивал, но Олег хорошо понимал: сейчас он скажет что-нибудь такое, от чего останется лишь потереть лоб. А Йерикка молчал, под­бирал камешки и булькал их в ручей. Олег уже собирался сам затеять разговор, но Йерикка булькнул еще один камешек, вздохнул и заговорил:

— Скоро нас прижмут.

— Ту думаешь? — встревожился Олег. Йерикка покачал головой:

— Не думаю. ЧУВСТВУЮ.

— Ясно, — коротко ответил Олег. — Гоймиру сказал?

— Он и сам чувствует, не беспокойся... Давай послушаем это, — вдруг прер­вал сам себя Йерикка... — Мне нравится эта былина...

Гостимир пел неподалеку: