Олег Верещагин - Я иду искать. История вторая

В этом Олег убедился еще в пути. До ближайшего города — Ырганды — было два дня пути по границе между степью и лесом, старой дорогой, вымо­щенной квадратными плитами. Вдоль дороги лежали скелеты, и их было много. Очень много.

Скованную за шеи партию по ночам не расковывали, а Олег оказался в ее середине, и его добавочно запихнули в колодку с отверстиями для шеи и рук — тяжелую и натиравшую плечи. Кроме того, в ней страшно неудобно было спать. Но его ни разу не ударили, хотя плечи и спины остальных мальчишек уже к первому полудню были исполосованы следами плетей. И даже когда набивали эту колодку — держались так, словно перед ними был опасный зверь, от которого вовремя нужно успеть отскочить, случись что. Он то и дело ло­вил на себе опасливые и злобные взгляды, замечал, как хангары часто каса­ются, проехав мимо него, оберегов, гроздьями висевших где только можно, слышал краем уха шепот «мулдус». Это значило «колдун». По-моему, новые хозяева и сами были не рады, что данваны навязали им Олега.

Он не обольщался относительно своего положения. Именно из страха его и убьют. Запугают себя настолько сильно, что зарежут или зарубят. Надо бы­ло бежать, но такой возможности не было. Железную цепь не порвешь. И Олег шел со всеми, ел, что дают и напряженно думал.

Ребята, скованные с ним, были в большинстве случаев элементарно похищены из дома. В товарищи по побегу или плену они не годились — на всех уже «отплясалась» вовсю данванская «цивилизация», каждый из них думал только о себе, охотно притаптывал соседа, если тот был послабее и до судорог боялся хангаров, которым этот страх доставлял невыразимое наслаждение. Трудно было поверить, что вокруг — тоже славяне. Впрочем, оно и понятно. Храб­рого и решительного не украдешь, как цыпленка. Да и не для рабства крадут такого — а просто чтобы убить будущего возможного лидера сопротивленцев (и вылавливают из реки, находят на пустыре обезображенные трупы, которые охрана правопорядка списывает на «маньяков»). Или — чтобы превратить тако­го в хобайна.

А сюда попадают те, кто уже готов к рабству. Кто уже раб в душе. Или те, кого сознательно хотели подвергнусь этакой «отсроченной смерти» — но таких, кроме Олега, тут не было...

... Что такое хангарский город? Он огромен. Над городом возносятся пышные храмы, в которых ревут гонги. Ырганда не более и не менее мерзок, чем любой другой хангарский город его пошиба и масштаба. Ночью он, как две ка­пли воды, похож на «Город страшной ночи», так жутко и талантливо описанный Киплингом в одноименном рассказе — но ночь, по крайней мере, скрывает то, что люди неискушенные называют «колоритом», а те, кто поближе знает жизнь таких городов — адом.

Построенный в форме ромба с наискось стесанными острыми углами, Ырганда раскинулся вокруг холма. Одна стена опоясывает сам город, вторая — выше и не глинобитная, а каменная — дворец сюууджи — правителя, высяшийся рядом с храмом Чинги-Мэнгу, в центре, на холме, Население — более двухсот тысяч полузверей, столько же тощих собак и миллиарды мух, блох, крыс вшей и навозных червей, считающих — не без оснований! — город своей законной вотчиной.

Ырганда богател не только на работорговле — ей толчок дали данваны, начавшие поставлять через Змеевы Горы (Гаан-Шоог по здешнему) рабов. Древнее богатство его составлял озерный жемчуг с отмелей озера Хегаал. Но представьте себе, какая тошнотная вонь несется на город от свалок за стеной, где разлагаются выпотрошенные жемчужницы, где сотни нищих роются в этой гниющей массе, выискивая товар «посвежее», сражаясь с крысами и благословляя Чинги-Мэнгу за его доброту!

На людных площадях и широких улицах торгуют крикливо и навязчиво сотни лавок и лоточников. Проезжают бронированные отряды стражи; кое-где данваны несут над толпой свое холодное величие; вихрем проносятся конн­ые гонцы, лупцуя плётками толпу и стаптывая неповоротливых, неловких, нерасторопных, увечных; рядами сидящие вдоль стен нищие выставляют напоказ ра­ны и увечья такие ужасные, что не знаешь — вывернуть ли кошелек в подста­вленную чашку или бежать прочь, сломя голову, причем трудно понять — наст­оящие ли это увечья или искусная подделка для возбуждения жалости (а больше — любопытства, жалость редка среди ханваров); стайки «детей улицы» носятся в толпе, получая пинки, удары и проклятья, готовые украсть, попросить, отобрать; верблюды и лошади плывут над людскими головами вместе с хургами — неповоротливыми исполинами в костной броне, которых ловят и приручают на южном берегу залива Хурагэн — таща грузы, грузы, грузы... на рынке рабов у подножия второй стены можно найди все, что угодно: от дешевой и тупой рабочей силы до славянских мальчиков «для забав», от домашней прис­луги до танцовщиц, годных ко двору хаанна. Над всем этим — непроницаемое облако вони и мух... В закоулках, где гниют отбросы и трупы, где с писком шарахаются из-под ног, разбрызгивая лужи помоев, громадные крысы, таятся до поры беспощадные, кошмарные болезни — чума, холера, тиф, проказа, язва, од­ин вид больных которыми должен заставить людей отшатнуться от этого жут­кого места. Между тем — и здесь живут люди!!! Они рожают детей!!! Они что-то едят!!!

Ни один из городов средневекового славянского мира даже в худшие свои времена не был так велик, богат, пышен, страшен, беспощаден и безжало­стен, как Ырганда — далеко не худший город Ханна Гаар!

А теперь представьте себе, что вы в этом городе. И вы в нем не на время. Вы даже не его житель. Вас там... ПРОДАЮТ.

...Продавали с хрестоматийного помоста, чтобы все видели, какой то­вар выставлен на продажу. Славяне утонула в массе самих же хангаров — своими сородичами эти существа торговали с абсолютным хладнокровием и без каких-либо комплексов — но в первую очередь покупатели расхватали именно славян.

Однако, Олег остался сидеть на темных от времени досках. На чего косились. Кое-кто издавал завистливые звуки, похожие на посвистывание змеи, Но желающих купить не находилось — а все разговоры между конвоирами и потенциальными покупателями, похоже, сводились к взаимным оскорблениям и явному нежеланию покупать рослого мальчишку с полудесятком шрамов на худощавом мускулистом теле, жутковатой татуировкой на груди и вовсе не рабским взглядом.

Солнце пекло беспощадно. Хотелось пить, а еще больше — сломать колодку и проломить головы всем, до кого успеешь дотянуться. Этот вариант по­ка что был недоступен, но его Олег обдумывал с особым наслаждением. Время текло мимо равнодушной рекой. Временами Олег обводил толпу взглядом, надеясь увидеть хоть одно человеческое лицо — не хангара и не раба. Пусто. Никого. Подкатывали тоскливые мысли о том, что он был в одном шаге от дома. В одном шаге! И что будет с ним дальше? Неужели все-таки смерть, будь она неладна?!