Олег Верещагин - Я иду искать. История вторая

— О людях, — вздохнул Олег. — Йерикка, ты же ботаник, скажи мне, отморозку с Земли: куда уходит все то, что мы делаем?

— О труды, что ушли, их плоды, что ушли, головы и рук наших труд... — понимающе прочел Йерикка. — Что же... Большое складывается из малого. И если оно ОЧЕНЬ большое, малости просто ста­раются и превращаются в общий фон.

— Ты о Круге? — тихо спросил Олег. И вздохнул, а Йерикка молча кивнул. То­лько вчера Олег узнал, что младший из тех, с кем он когда-то в башне об­суждал охоту на снежищ, погиб двое суток назад в бою у Темной Горы. — Но его-то мы не забудем!

— Мы — да... Но больше о нем нигде не будет сказано. А если мы проиграем — уйдет и эта память... — и Йерикка снова удивил Олега: — Знаешь, как говорил Омар Хайям:

Олег помолчал и ответил с вызовом:

— А я знаю другие стихи...

— Киплинг, — определил Йерикка. — Ты молодец, Олег.

— А? — удивился Олег. — Не я, а Киплинг!

— Пойдем, — улыбаясь, Йерикка хлопнул Олега по плечу, — а то отстанем!

Ночью температура в Светлых Горах упала до —20'С. Выщербленное Око Ночи светило все равно ярко, мешаясь с повисшим над самым горизонтом солнцем.

Чета Гоймира остановилась лагерем недалеко от истоков Горного Пото­ка в пещере — точнее, углублении с широким выходом, посреди которого разо­жгли костер. Конечно, все равно было холодно, но не настолько, чтобы жалова­ться. День пути по горам принес «урожай» каменных курочек и каких-то клуб­ней, похожих на картошку, к которой горцы относились с таким недоверием — а эти клубни лопали и ничего. НЗ по-прежнему сохранялся, пополненный в разбитом лагере врага почти земного вида консервами.

— Как с погодой будет? — поинтересовался Гойшир, обгладывая ножку куроч­ки.

— Облака не натянуло, марева, об Око нет — должно, хорошая, — предположил Резан. — Верховка вот пойдет верно — да станем по ровным уклонам держа­ться, оно и ничего... А все одно — скоро надо отсюда уходить.

— И я то думаю, — проворчал Гоймир.

— Что там, куда мы идем? — потихоньку спросил Олег у Йерикки, который гото­вился лечь, расстилая плащ.

— Прохладно, — ответил рыжий горец, — долина на плоскогорье, постепенно к Ан-Марья понижается. Сосновые леса и луга...

— Живет кто-нибудь, я вот про что?

— Да-а... правда — немного. Но там есть дороги, хорошие дороги. Когда-то там жили Медведи. Данваны истребили их.

Гостимир сидел за небольшой рацией, которую ради интереса прихватил в лагере. Неожиданно он рассмеялся и, сдернув наушники, включил внешнюю трансляцию:

— Й-ой, слушайте!

Мальчишки все обернулись на звук. Где-то — очевидно, далеко — девичий голос, слабенький и какой-то мяукающий — распевал бессмыслицу:

— Выключи! — крикнул Йерикка, кривясь. — Слышишь, выключи немедленно!

— Ты что? — удивился Гостимир, выключая рацию. — То с юга. Это... как то сказали...

— Группа «Гормональный препарат», — по-прежнему морщась, ответил Йерикка. Олег чесал нос — слова показались ему знакомыми, но он не мог вспомнить, откуда? Может быть, он слышал их на Земле? М-да, от такого успел отвыкнуть... А Йерикка, потирая щеки ладонями, словно у него зудела кожа, сказал:

— Слушать это так же опасно, как колоть дурь, — и добавил: — Вир врикан анс мар хлаутс — стриука альс славе, сайан слим, алан фалр, деад хайлс...

Лица горцев стали ожесточёнными — настолько ожесточенными, что Олег не сразу, решился спросить:

— А что это, Эрик?

— Один из постулатов обращения со славянами, — нехотя ответил тот и сп­люнул, будто рот очищал от сказанного: — Коротко — славянам ничего, кроме грязи.

— Про какое дело хоть песнь-то? — поинтересовался Морок. Простейший воп­рос вызвал сильное затруднение у присутствующих. Со слухом у всех был порядок, с — мозгами — тоже, но уловить хотя бы оттенок смысла в «песне» никому не удалось.

— Ты бы спел Гостимир, — попросил Олег. Остальные закивали — после этой радиочуши хотелось послушать что-нибудь свое. Даже где-то почвенное и посконное, как отметил про себя Олег, глядя на Гостимира, достающего гусли. Несколько парней полезли за кувиклами, но Гостимир отмахнулся:

— Ой не надо. Послышит кто ненароком — решит одно Змея в горах казнят... Вот то слушайте, — и он положил пальцы на струны...

...Если честно — Олег плохо помнил, о чем пел Гостимир в тот холод­ный вечер у костра. Он очень устал — больше остальных, потому что еще не оправился от короткого плена, поэтому лежал на плаще, перебирал па­льцами за пазухой дареную Бранкой повязку, которую разыскал в разгромлен­ном лагере Йерикка и отдал Олегу — и не слышал слов. Но было ему грустно и в то же время хотелось поскорее в бой, и отзывалась песня тоской по до­му и ожиданием чего-то великого и радостного, как Чаша Грааля, которую обязательно обретет достойнейший... а те, кто не дойдет, обретут смерть, какой заслуживают воины...

...Говорят, когда пел великий Боян, князь-певец — даже Солнце замира­ло в небе, останавливался Дажьбог послушать земного певца. И даже самые злые и подлые люди не смели творить злых и подлых дел. А все лучшее, что есть в человеке, выходило наружу, и трус совершал подвиги, скупец давал се­ребро, не глядя и не требуя возврата, черствый сердцем влюблялся и шел на смерть за любовь... А Кощей-Чернобог в своем дворце зажимал уши, падал без сил и выл от страха.

Так было, когда пел Боян.

Тогда слово могло расколоть скалу и повернуть вспять реку...

...Те времена ушли. Измельчали слова. А люди стали сильнее. Словом не остановить данвана и не сбить его вельбот. Для этого нужно оружие — атоматы и ракеты.

И еще кое-что.

Смелая душа. Без нее все остальное — хлам. Даже самая могучая техни­ка — ничто.

А смелую душу по-прежнему будят в человеке простые слова.

Как в те времена, когда пел Боян.

Гостимир пел — и время не замечалось, оно таяло на фоне голоса и звона гуслей...