Олег Верещагин - Я иду искать. История третья и четвертая

Ротбирт плавал довольно долго... пока не увидел, что Вадим стоит на коленях — лицом в сторону леса, в крайне напряжённой позе. Даже спина выдавала какое-то нехорошее напряжение.

Выжимая волосы, Ротбирт подошёл к другу и опустился на колено. Тихо спросил:

— Что случилось?

— Собака, — буркнул Вадим. — Там, в лесу, лаяла собака.

— Откуда тут взяться собаке? Разве что какой охотник забрёл...

— Вот именно — неоткуда, — согласился Вадим, и Ротбирт понял, что друг имеет в виду:

— Да брось, клянусь луком Вайу! Ты же только лай слышал, ты не видел его... [9] Пёс с огромными белыми глазами — хойс — по вере анласов живёт в лесной чаще. Обычно люди слышат лишь его лай. Но увидевший хойса непременно умрёт в течение недели.

— Верно, — Вадим облегчённо ругнулся матом. — С вашими суевериями — наслушаешься и сам веришь... Ладно, — он выпрямился, — пойду и я поплаваю, да и пора, Синкэ небось думает, что нас унесли речные девки.

Ротбирт плавал лучше Вадима, и тот далеко отплывать не стал. Анлас между тем обсыхал, стоя на песке и уперев ладони в бока. Мальчишка глядел по сторонам весело и по-хозяйски.

— Вода х-х-холодная! — выдавил Вадим, едва вылез на берег — и пробежался по песку, потом прошёлся на руках и колесом — и снова на руках, болтая в воздухе ногами, чтобы сбить капли. Оба влезли в кожаные куртки и штаны под доспехи, в сапоги с тупыми шишками шпор, оседлали бродивших неподалёку коней и неспешной рысью поехали вдоль речного берега, а потом — звериной тропкой через лес к лагерю.

Эрна, естественно, оказалась девственницей. Надо сказать, что раньше — на Земле — Вадим приобрёл довольно богатый опыт того, что там называется «заниматься любовью». Правда, он считал это голимым сексом. И тут ошалел, поняв, сколько терял от того, что сам не любил никого из своих партнёрш. И понял, насколько был прав, отказываясь даже про себя называть простой «перепихон» «занятиями любовью». О чёрт, к любви это имело отношения не больше, чем прославленное анекдотами кувыркание с Резиновой Зиной...

Что такое, когда ты ложишься не просто с той, которая любит тебя (этого хватало и раньше), но и сам при этом любишь, а не просто хочешь — Вадим понял только в повозке анласского лагеря на Эрде. Почему-то приходила в голову глупая строчка из глупой песни, тут оказавшейся как нельзя верной: «Я на тебе, как на войне!» Попсятина в кои-то веки оказалась права выше крыши, а обретённым в такой страшной ситуации голосом Эрна пользовалась так, что и Вадим в конце концов заорал «люблю-у-у-у!!!», сам не понимая, что орёт. Повозка качалась, тряслась, кособочилась, скрипела, ухала, визжала и проседала, как корабль в бурю. В конце концов молодые люди, не говоря грубого слова, укатали одна другого и один другую так, что уснули, не выпуская друг друга из рук. И честное слово, так глубоко и спокойно Вадим не спал давно...

...Тогда он проснулся под утро. Уже привычно осмотрелся сквозь чуть разжмуренные веки, ощущая, как распухли губы и приятно, как-то пусто, ноет каждая мышца. И притих. В повозку пробивался свет хмурого зимнего утра, скрёбся в навес дождь... а Эрна сидела сбоку от него и водила своими волосами, что-то тихо приговаривая, по груди мальчишки. Наверное, это невесомое щекотание его и разбудило.

Он сел. И увидел, что на груди и животе в несколько рядов изображены — явно кровью — пять одинаковых значков. Три из них Вадим знал — их показал Ротбирт, это были женские священные знаки, которых, как правило, не знают мужчины. Вадиму, кстати, открыли ещё два воинских и два охотничьих. Наверное, и два других тоже...

Эрна немного смутилась, но тут же посмотрела даже с некоторым вызовом. Провела рукой по буроватым рядкам значков:

— Теперь ты мой, — сказала она. Голос у неё был обычно негромкий, чуть хрипловатый. — Навсегда мой.

— Заколдовала? — Вадим обнял её руками за шею и коснулся своим лбом — её. — Я и так твой. Никуда бы не делся.

Эрна спрятала лицо в волосы и, заплакав, призналась в страшном грехе — пока мальчишка спал, она заколдовала и его оружие, и доспехи, и даже выходила из повозки и заколдовала коня (такого, как Вихрь, уже не будет, но и нового — очень неплохого — Вадим назвал так же...). Чтобы если Вадомайр захочет ей изменить, в бою оружие сломалось, доспех превратился в гнилую кожу, а конь сбросил хозяина... Вадим не стал смеяться. Во-первых, это было бы низко. А во-вторых, он уже понял, что тут слова значат намного больше, чем на Земле. Эрна хлюпала, сама раскаиваясь в том, что натворила. Вадим начал целовать её — лицо, руки, а потом...

...В общем, Вадим выбрался из повозки к середине дня. И ещё долго служил предметом бесчисленных острот, сыпавшихся со всех сторон. Сперва он смущался, потому что анласы не стеснялись в выражениях и не пользовались эвфемизмами, а, так сказать, прямо предполагали, как, что и кто делал в повозке, да при этом ещё и ржали. Потом начал злиться. А потом подумал: а ну и что? Что такого он делал? И начал или сам отвечать остротами (благо, было что сказать), или смеялся вместе со всеми. А позже он узнал, что женщины тоже подкалывали Эрну... но без зла.

За Эрну некому было платить выкуп. И Вадим понимал, что их положение неопределённое. Атрапаны делами брака не занимались — девушек «выдавала» их семья, в крайнем случае — хангмот зинда. Но от зинда считай никого не осталось, а семьи Эрна и не помнила. Был правда ещё один вариант, о котором Вадим говорил с Ротбиртом...

...Ротбирт ходил хмурый несколько дней, пока Вадим не поговорил с ним возле той же повозки. Разговор был откровенный и не очень приятный, но...

Они говорили недалеко от повозки. Вадим извинялся, чувствуя себя глупо, Ротбирт отмалчивался, и Вадим понял, что его друг и побратим в душе лелеял надежду, что Эрна изменит решение и уйдёт к нему. Наконец Вадим, отчаявшись, махнул рукой и... потёр нос. Его защекотал солнечный зайчик. Сколько Вадим не вертел головой, а Ротбирт наблюдал молча — тёплая щекотная лапка дёргала за нос, и наконец Вадим сообразил, что это дурачится Эрна. Сидя на передке повозки, она пускала зайчика металлическим зеркальцем-гелиографом — подарком Вадима.

Именно тогда Ротбирт предложил наречь Эрну своей сестрой и по праву брата отдать её за друга... Вадим, чувствуя себя полным идиотом, отдал выкупом за Эрну моток медной проволоки с Земли, палочку от чупа-чупса и бумажные деньги. И, не успев опомниться, оказался женатым человеком, очень быстро поняв, что их с Эрной возраст тут не причина для обвинений в глупости или педофилии, а просто самое обычное дело. Кстати, жену нужно было содержать — хорошо ещё, что на своих ратэстов Синкэ не скупился, и Эрна обзавелась даже украшениями сверх той «цепочки белого металла», которую ей когда-то подарил Вадим. До четырнадцати лет жившая чужой милостью девчонка буквально расцветала при виде подарков, а Вадим смущённо и гордо улыбался — даже против своей воли — от приятного чувства, которому не мог найти названия.