Вячеслав Шалыгин - Бой с Тенью

— Есть, — Тимофей кивнул. — Надолго уходим?

— Возможно и надолго. Вещмешки паковать как для глубокого рейда.

— Понял, — Бондарь с сочувствием взглянул сначала на Сноровского, а затем и на Соловьева. — Держитесь тут… Женьку слушайте. Он и стратег и тактик что надо.

— Тимофей! — прикрикнул Безносов. — Делом займись!

— Есть, — повторил «тунгус» и, поставив Федора на прежнее место, исчез.

Безносов с чувством пожал руки Сноровскому и Соловьеву, а Кириллу Мефодьевичу достался тяжелый взгляд и прощальная реплика:

— С тобой, келл, мы потолкуем позже. Если тебя не пристрелят свои же или еще чья-нибудь шальная пуля не зацепит.

«Философ» в ответ кисло улыбнулся и вяло шевельнул рукой, как бы отвечая: «На все божья воля». Соловьев взглянул на келла и слегка коснулся его поверхностных мыслей.

Сознание матронарма трещало, как полный помех эфир. Беспокойство, возмущение, обида, страх и целый вихрь прочего содержимого мозга запутывались в клубок. Продолжить с ним беседу можно было только после дозы успокоительного или сеанса психотерапии. Лекарств под рукой не было, а приемами психологического воздействия Андрей не владел. Все, чем он был способен помочь, — внушить келлу какие-либо приятные картины. Например, величественный пейзаж покрытых лесом гор…

Пронзительно-синее небо с редкими обрывками облаков касалось верхушек зеленых деревьев, а откуда-то из горно-лесной чащи вырывался хрустальный поток чистого ручья. Он срывался с каменного порога и, рухнув на десяток метров, разбивался на миллионы сверкающих брызг. Чуть дальше водопада речушка становилась глубокой и полноводной, но затем снова мелела и убегала куда-то влево, просачиваясь между позеленевшими камнями. Солнце уже миновало зенит и теперь висело вне поля зрения, согревая невидимыми, но жаркими лучами спину и макушку. В целом пейзаж производил такое благоприятное впечатление, что хотелось петь. Или хотя бы восхищенно вздохнуть.

Однако матронарм вздыхать не стал. Вдоволь налюбовавшись предложенной картиной, он добавил к ней всего один штрих, и Соловьев понял, что просто теряет время.

Над верхушками деревьев, между вершиной горы и легкомысленными облачками, образовался серый пыльный фронт. Клубы пыли неслись по склону сквозь хвойный лес, словно шлейф лавины, хотя Андрей отчетливо видел, что никакая лавина с горы не сходит. Это подтверждал и звук — не низкий гул, а нестерпимо громкое шуршание, и то, что лес оставался на месте, только начисто лишался ветвей. Из пыльного моря, клубящегося, разливающегося сверху вниз под углом в шестьдесят градусов, торчали только серые островерхие столбы, минуту назад бывшие полными жизни соснами.

Стометровая в высоту стена пыли пробилась сквозь ближайшие деревья и, поглотив ручей с водопадом, шагнула с речного порога вниз. Вода в заводи буквально вскипела и понеслась навстречу Соловьеву Кириллу Мефодьевичу высокой, смешанной с грязью и ветками волной. Водно-пылевой фронт был уже в десятке шагов, когда его окраска сменилась на иссиня-черную, а звук стал громче, чем рев истребителя.

Андрей невольно зажал уши и попятился…

— Ты чего?

Соловьев вздрогнул и обернулся. За плечо его тормошил Иван Павлович, а под руки поддерживали Федор и Евгений. Видение леса, проглоченного странным явлением природы, исчезло, оставив в памяти отголосок невыносимо громкого рева.

Кирилл Мефодьевич тоже подбежал к Андрею, но прикасаться к нему не решался. Он выглядел испуганным.

— Я не хотел…

— Это была Сущность?

— Я не знаю, — матронарм смущенно развел руками. — У Проклятия так много обличий… Оно может принять вид любого явления, чаще грозного и непонятного, но иногда и мелкой неприятности. Точно известно лишь одно — от этого зла нельзя избавиться. Если оно избрало вас мишенью или — не дай бог, — наоборот, своим помощником… лучше сразу — смерть!

— Вы, однако, до сих пор живы, — оттесняя Кирилла Мефодьевича, пробурчал Сноровский.

— Даже Сущность не может объять необъятное. Она наступает на слабых участках, прорываясь в тыл и постепенно расширяя зоны своего влияния изнутри. Проклятие — грамотный тактик.

— Я так и не понял, это существо человек или что-то еще?

— Этого не знает никто. Это Сущность. Проклятие. А живое оно или нет, мне неизвестно. Но это и непринципиально. Если от него нельзя избавиться, какая разница — явление это или существо?

— Потому и не избавились, что не поняли, с чем его едят, — изрек Евгений. — Надо было его исследовать с научной точки зрения, а не ярлыки навешивать. Проклятие… Метафизика допотопная!

— А вот мы с вами позже поговорим, когда оно до вас доберется.

— Мы перед неизвестным не пасуем уже лет двести.

— И мы не пасовали, более миллиона лет…

— Какая вы древняя раса!

— А объявилось Проклятие, и все наши ученые зашли в тупик.

— Я вмешаюсь? — Сноровский остановил их беседу, повелительно взмахнув рукой. — Давайте оставим метафизические дебаты до лучших времен. Когда разрешится возникший кризис, мы организуем круглый стол по теме «Культы древних культур». Не слишком корявое название?

— Мне нравится, — откликнулся Соловьев, постепенно приходя в себя.

— Вот и отлично! А пока, Кирилл Мефодьевич, будьте любезны, к барьеру. С вас еще пятьдесят три точки проникновения.

— Пятьдесят…

— Пятьдесят три, — твердо возразил Сноровский. — Три мы вам вернем. На сдачу.

— Из оставшихся переходов сорок семь принадлежат моему арму. Багровому. Я вас попрошу…

— А вы отдайте им приказ не сопротивляться, тогда и просить будет не о чем.

— Я уже отдал такой приказ, но его дезавуировал матрогон. Так что…

— Так что теперь вы мелкий князек в изгнании? — Иван Павлович рассмеялся. — Без свиты и фамильного замка? Один оруженосец Феликс у вас остался?

— Я…

— Ладно, матронарм, не волнуйся. Уговор есть уговор. Получишь свои персональные ворота.

— Трое ворот…

— Ну, можно и трое, только зачем тебе столько? Как вы вдвоем-то сразу с тремя переходами управляться будете?

— У нас есть локальный процессор Коро.

— Обломок общей системы Коро?

— Э-э, примерно так.

— Ну, тогда другое дело… Да шучу, Кирилл Мефодьевич! Расслабьтесь! Давайте, садитесь, рассказывайте. Где там первая точка?..

— Андрей Васильевич!

Глас вопиющего звучал несколько истерично, а стук в дверь был похож на грохот полкового барабана. Соловьев нехотя поднялся с постели и, зевая, добрел до двери. За ней стоял крайне возбужденный Филиппов.

— Надеюсь, головой стучал?

— Рукой… вернее — кулаком.

— Казенного имущества не жалко?

— Нет, то есть да… Андрей Васильевич, извините, что поздно, но я по делу!