Джеймс Дашнер - БЕГУЩИЙ В ЛАБИРИНТЕ

— Большинство физических проявлений обусловлены чем-то другим. Сначала затуманивается сознание, потом животные инстинкты берут верх над человеческими. В конце концов болезнь разрушает в них всё человеческое. Она гнездится в мозгу. Вспышка живёт в их мозгу! Ужасно, ужасно... Лучше смерть, чем Вспышка.

Взгляд женщины стал более осмысленным и сфокусировался на Томасе, перешёл на Терезу и вновь вернулся к Томасу.

— Мы не можем позволить им делать подобное с детьми. Мы поклялись своими жизнями найти ПОРОК. Мы не желаем терять нашу человеческую сущность, каков бы ни был конечный результат.

Она сложила руки на коленях и опустила глаза.

— Вы всё узнаете в своё время. Мы живём далеко на севере, Анды от нас — в тысячах миль. Они называют эту местность Топка, оно расположено где-то посередине, на экваторе. Там теперь только гарь и пыль, да сожранные Вспышкой дикари, которым уже ничем не помочь. Мы попытаемся пересечь эти территории и найти лекарство. Но до этого остановим эксперименты ПОРОКа. — Она внимательно посмотрела на Томаса с Терезой. — Надеемся, вы присоединитесь к нам.

И отвернулась, уставившись в окно.

Томас взглянул на Терезу, вопросительно подняв брови. Та только покачала головой, потом положила её на плечо своего спутника и закрыла глаза.

«Я слишком устала, чтобы думать об этом сейчас, — сказала она. — Мы в безопасности, так давай отдохнём».

«Может, и в безопасности... — ответил он. — А может и...»

Он услышал посапывание — она спала. Он же даже и подумать не мог о сне: внутри кипели такие противоречивые эмоции, что он был не в силах определить, что же, собственно, чувствует. Однако это состояние — лучше, чем та душевная пустота, в которой он пребывал раньше. Он сидел, смотрел в заплаканное дождём окно, в голове крутились слова «Вспышка», «зараза», «эксперимент», «Топка», «ПОРОК»... Оставалось только уповать на то, что впредь дела пойдут лучше, чем в Лабиринте.

Он трясся в мчащемся автобусе, чувствуя, как Терезина голова подпрыгивает на его плече, когда они попадают колёсами в особенно большую выбоину; ощущал, как она опять пристраивается поудобнее и снова засыпает; слышал тихое журчание разговоров других приютелей, а мысли его снова и снова возвращались к одному и тому же.

К Чаку.

Ещё через два часа автобус остановился.

Они заехали на раскисшую стоянку, окружённую непримечательными постройками с рядами окон на фасадах. Женщина вместе с другими спасателями проводили девятнадцать парней и одну девушку в одну из построек. Они поднялись по ступенькам в обширную палату. Вдоль одной стены высился ряд двухъярусных коек, у противоположной стояли столы и шкафчики. Окна в обеих стенках были занавешены плотными шторами.

Томас невозмутимо оглядел помещение — его больше ничем нельзя было удивить.

Палата сверкала яркими цветами: стены жёлтые, одеяла на койках — красные, шторы — зелёные... После мутной серости Приюта они как будто перенеслись в ожившую радугу. Аккуратно застеленные кровати, чистенькие шкафы и прочее — всё это выглядело настолько обыденно и нормально, что создавало дискомфорт. Что-то уж чересчур хорошо. Как метко выразился Минхо: «Я сдох и попал на небо».

Томасу, однако, было не до веселья — ведь Чак так и не дожил до этого момента. И всё же... что-то здесь было не так.

Предводитель спасателей и шофёр по совместительству оставил приютелей на попечение небольшого штаба — десятка мужчин и женщин, одетых в наглаженные чёрные брюки и белые рубашки, с аккуратными причёсками и чистыми руками. На их лицах сияли улыбки...

Краски... кровати... улыбки... Томас ощутил неожиданный прилив счастья. Но, как ни странно, в самой сердцевине этого чудесного чувства чернел провал. Тяжкая скорбь, наверно, никогда не оставит его — скорбь о Чаке и его жестоком конце. О жертве, которую он принёс. И всё-таки, несмотря на всё случившееся, несмотря на жестокую правду о большом мире, рассказанную женщиной в автобусе, Томас почувствовал себя в безопасности — впервые с тех пор, как вышел из Ящика.

Распределились по койкам, получили свежую одежду и банные принадлежности и сели за обед. Пицца! Настоящая пицца! Лопай и облизывай пальцы! Томас наслаждался каждым куском — голод заглушил все остальные чувства; вокруг царила атмосфера лёгкости и довольства. И хотя большинство приютелей вели себя тихо, как бы боясь излишним шумом спугнуть своё непрочное счастье, недостатка в радостных улыбках не было. Томас настолько привык к грустным и безнадёжным лицам своих друзей, что видеть их улыбающимися казалось чем-то невероятным. В особенности, когда ему самому было не до радостей жизни.

Как только все поели, было приказано отправляться спать. Никто не возражал.

Во всяком случае, не Томас. Ему казалось — он может проспать целый месяц.

Томас делил койку с Минхо, который настоял на том, чтобы спать на верхнем ярусе. На соседней койке разместились Ньют и Котелок. Персонал выделил Терезе отдельную комнату, проводив её туда раньше, чем она успела попрощаться с друзьями. Томас затосковал уже через три секунды после её ухода.

Устраиваясь поудобнее на мягком матрасе, он услышал шёпот Минхо:

— Эй, Томас!

— Да? — Юноша так устал, что его ответ был едва слышен.

— Как ты думаешь, что случилось с теми, кто остался в Приюте?

Об этом Томас не думал — сначала его мысли были заняты Чаком, а теперь — Терезой.

— Не знаю. Но судя по тому, сколько наших погибло по дороге сюда, не хотел бы я быть на месте оставшихся. Наверно, гриверы теперь не дают им проходу. — Он не верил сам себе — настолько беспечно звучал сейчас его голос.

— Думаешь, с этими людьми мы в безопасности?

Томас секунду раскинул мозгами и решил, что должен ответить так:

— Думаю, да.

Минхо сказал что-то ещё, но Томас его уже не слышал: усталость взяла верх, мысли унеслись к его недолгому пребыванию в Лабиринте, ко временам, когда он хотел быть Бегуном и когда стал им... Как давно всё это было! Словно во сне...

Шепотки ночных бесед наполняли палату, но Томасу они казались будто доносящимися из иного мира. Он уставился взглядом в деревянные планки верхней койки и почувствовал, что засыпает. Но нужно ещё поговорить с Терезой.

«Ну, как твоя комната? — спросил он. — Эх, была бы ты здесь...»

«Ах вот как? Со всеми этими вонючими мальчишками? Покорно благодарю!»

«Ты права. Минхо за последнюю минуту уже раза три воздух испортил». Это была жалкая попытка пошутить, но ничего лучше ему в голову не пришло.

Однако она засмеялась. Вот бы и ему так! После долгой паузы она сказала:

«Мне страшно жаль, что с Чаком так произошло».

Томас почувствовал укол в сердце. Он закрыл глаза — ему было очень больно.