Роберт Фреза - Русский батальон: Война на окраине Империи

Мигер с какой-то вежливостью пристрелил Шееперса, а пока Стридом вытаскивал пистолет, прикончил и его.

Спокойно перезарядив автомат, он уложил Малана, потом отобрал семерых обмерших делегатов и убил всех выстрелами в голову. Напоследок Мигер склонился над Патриком Шонесси и проверил, нет ли признаков жизни. Через секунду он выпрямился. Сам он получил легкую рану, из нее сочилась кровь.

— А остальным — всего хорошего, — пожелал он и легко выпрыгнул в окно.

— Насколько я понимаю, Петр сегодня утром прочесал Вентерстадт, — сказал Верещагин.

Малинин кивнул в знак подтверждения.

— Петр всегда исполняет все до тонкостей. — Сержант устало прикрыл глаза, дав своему лицу отдохнуть. — Редзап вызывает.

— Да, он проводит проверку. Альберт Бейерс привел нам одного — по крайней мере — новообращенна. Это помощник казначея Ордена.

— По убеждению?

— Да как сказать… Де Ру приходился ему каким-то родственником.

Малинин снова подтверждающе кивнул. Верещагин слышал монотонный голос Редзапа.

— Предмет вашей заботы конфискован. В свой офис не сообщайте. Обратитесь завтра в казарму в Претории, чтобы поменяли ваши компьютерные коды, и после этого меняйте их ежедневно. Вы будете получать зарплату до тех пор, пока ваши действия не придут в противоречие с вашим статусом имперского служащего.

Редзап и Лю получали при этом не меньшее удовольствие, чем когда они ворочали банковской системой в Новой Сибири.

Малинин встал и собрался неспешно уйти. Между стаккато-фразами Редзапа послышался робкий стук в дверь.

— Санмартин. Береговой хочет, чтобы я сказал вам, что у него теперь новая кличка, — бросил Малинин напоследок, небрежно взмахнув рукой.

— Какая же? — поинтересовался Верещагин.

— Маленький Вэ.

— До этого еще надо дорасти.

— Он может. Мне остаться? Верещагин отрицательно покачал головой.

— Если я буду большим адмиралом, то у меня будет свой кабинет со столом, как ты думаешь? — спросил Верещагин, улыбаясь своим мыслям вслух.

Малинин кивнул в последний раз и вскинул руку, отдавая честь. Харьяло чуть не налетел на него, когда открыл дверь.

— Сегодня я хорошо состыковал все по времени, один уходит, другой приходит, — отметил Верещагин, когда майор вошел в комнату.

Выглядел тот каким-то набычившимся. Он был чем-то недоволен. Верещагин добродушно кивнул, и Малинин закрыл дверь.

— Ты сказал Солчаве, что это была твоя идея… — начал Харьяло, еле сдерживая яд.

— Ответственность моя, — ответил Верещагин, и на лице его сразу проявилась усталость. — Она завтра вернется в госпитальную роту, как только Ева решит, кого можно будет поставить на ее место. Харьяло стоял с открытым ртом, но ни слова не сказал.

— Так вот, Матти. Я знаю, твое преимущество перед Раулем в основном состоит в том, что ты уже несколько лет читаешь мои мысли. Но ты не подумал, что и я мог научиться читать твои? Как я говорил Раулю, очень редкие из нас имеют реальную возможность выбрать дорогу в этой жизни. У меня ничего нет для себя, только батальон. У тебя, я думаю, тоже. А если ты будешь добр запереть дверь, то у меня найдется полбутылки. Судя по твоему виду, ты не откажешься выпить.

Харьяло наконец закрыл рот и посмотрел на свои руки таким взглядом, словно у него случилась осеч- ка. Верещагин тем временем слазил в рюкзак и извлек оттуда флягу и пару стаканов. Налил, передал Харьяло.

— Бонд начинает распадаться как организация. Думаю, что боковые Ответвления не намного переживут его, — заметил Верещагин.

— Значит, все кончено, — констатировал Харьяло. Верещагин взглянул на Харьяло.

— Брось, Матти, ты же знаешь, что так просто не бывает.

Он поднял стакан и посмотрел на прозрачную жидкость.

— Несмотря на все наши благие намерения и чаяния, через пару дней мы будем иметь полдюжины инфицированных населенных пунктов. Через четыре дня их будет в два раза больше, как минимум. Альберт Бейерс уже принял срочные меры по сооружению оград вокруг Претории, Йоханнесбурга и Блумфонтейна. Это не поможет, но пренебрегать этим не следует. Ему нужна собственная военная сила. У нас есть кое-какие люди, которых мы можем одолжить ему. В частности, это один африканер по фамилии Сниман. После того как заболевания начнут расползаться своим ходом, можно ожидать вспышек насилия. И может быть еще много крови, куда больше, чем мы пролили. В конечном итоге мы обнаружим, правильно ли мы направили ход истории.

Он неожиданно улыбнулся, а от его печального взгляда на душе у Харьяло похолодало.

— Через четыре дня, — продолжал Верещагин, — ты станешь командиром батальона. Возьмем к себе, что сможем, от гуркхов. Кольдеве мы оставим его роту, Сиверскому — тоже.

Харьяло поразмыслил, прикрыв глаза, а потом, распахнув их, медленно произнес:

— Зачем это, скажи. Что-то я тебя сейчас не понимаю, Антон.

— Что, батальон? Ты подумай, Матти. У меня будет четыре, максимум пять лет, чтобы преобразить лицо этой планеты. Ты думаешь, меня оставят на службе Его Императорского Величества после того, что я сделаю здесь? Уверяю тебя, нет. Что же касается Наташи, она смотрит на мир через цветные очки. Мы разбили их с Раулем прямо, я бы сказал, у нее на лице, и я видел, как у нее в глазах появилась кровь. Она простит, может, пожалуй, даже забыть, но что-то в ней умрет, а я не Христос, чтобы воскрешать мертвых. Мы делаем то, что должны делать, Матти.

— И расстреливать тех, кого не можем переделать, — закончил за него Харьяло.

— Она неунывающая женщина. Она довольно высокого мнения о тебе. Уверен, ты и сам об этом знаешь. — Он остановился. — Восемьдесят семь единиц потерь, — пробормотал он, чтобы заполнить паузу.

— Плюс чуть побольше на другой стороне. — Харьяло замолчал, но потом снова открыл рот. — Антон, а что мы тут делаем? Я имею в виду — сейчас?

Верещагин оставил в покое свои руки, трубка свободно закачалась в воздухе, что означало: вопрос серьезный, надо подумать.

— Мы закладываем новый фундамент здешнего общества, Матти, — наконец произнес он. — Используя то, что можно спасти из старого.

— Не часто ли это происходит? Во вторник Рождество. Не странно ли? — сказал Харьяло.

— Это мне напоминает кое-что, — сказал Верещагин. — Ты знаешь, что среди активов батальона, спасенных подполковником Хигути в космопорту, были его волынщики?

— Волынщики? Гуркхи-волынщики?

— В юбках. Они очень даже неплохи. Я сам слышал, как они играют.

— Волынщики? — недоверчиво переспросил Харьяло.

— У нас никогда не было оркестра, — с ребячьей невинностью завершил Верещагин. — У нас есть остаток сегодняшнего дня и весь завтрашний. Надо научить их играть «Маленького оловянного солдатика» и «Свистящего свина».