Николай Желунов - Закон о тюрьмах

— Мертвые, парень, — зло сказал Вик, — дохлые, как сама смерть.

— Но почему…

Гай на ватных ногах подошел к краю обрыва и боязливо глянул вниз. Там, в широком квадратном рву, лежащие вповалку обнаженные, белые тела мужчин и женщин. Тела монотонно двигали руками и ногами, словно пытались уплыть. Из раскрытых ртов не исходило ни звука — над котловиной лишь шуршала от трения мертвая кожа.

— Их же тут сотни… если не тысячи…

— Я решил обойти город, на всякий случай, — объяснил Вик, — и увидел эту дорогу. Ею часто пользовались. Когда я дошел сюда, тоже сперва подумал, что они живые… какая-нибудь рекордная групповуха… потом смотрю — у них раны от пуль и еще от чего-то… вон, видишь — оторванные ноги и руки — тоже дрыгаются… они их всех приносили сюда, Гай, их всех, кого убивали в своем поганом Содоме, всех, кто умирал от голода, болезней, пыток. Братская могила. И они мертвы, да… но они не упокоились, черт возьми!

На груде шевелящихся трупов крупный бородатый мужчина с черными гноящимися дырами вместо глаз вдруг поднял голову и уставился слепым взором на Гая. Губы его открылись, задвигались, сообщая что-то на рыбьем языке. Голое бугристое тело напряглось, изогнулось, словно под действием электричества.

Гай закрыл лицо руками.

— Нет, ты смотри, — прошипел Вик, с силой дернув его за руки, — смотри! Страшно? Вот и хорошо, что страшно! Ты мне не нравишься в последнее время, Гай. Ты забыл, с чем мы имеем дело? Смерть! Смерть! Ничего не осталось живого, и они, там, в этой яме — такие же мертвецы, как те цыплята у костра с этой своей черной наседкой! То, что они все еще двигаются — ничего не означает! Сомнение! О, Господь свидетель — слишком легко заронить сомнение в слабое сердце — в твое сердце, Гай! Я видел, как ты смотришь на неё! Забудь! Забудь! О, искушение, чертово семя!

— Но Вик! — придушенно пискнул Гай, — она же теперь одна из нас… то есть, я не хочу сказать, что я собираюсь… просто я… она…

— Искушение! Она — искушает нас…, - Вик осекся, — искушает тебя! Я не знаю, что все это значит, но я пойму! О, я разберусь. А если она послана не Богом?

— А кем? — помертвел Гай.

Бородатый мужчина на куче трупов с мольбой тянул к Гаю распухшие белые руки.

— Сам подумай!

— Не может быть, Вик… она добрая, и…

— И что?

— И вообще…

Гай радовался, что в темноте не видно, как горят его щеки.

— Дьявол приходит в обольстительном женском обличье! — воскликнул Вик — Дьявол сладкими поцелуями вливает в уста твои смертный яд! Дьявол за минутное удовольствие забирает бессмертную душу!

Он шагнул к Гаю, и тот — хоть и был на две головы выше его, испуганно попятился.

— Обещай мне, — отчеканил Вик, — что ты будешь все время настороже.

— Ну конечно, я обещаю…

— Поклянись спасением души твоей, что ты будешь слушаться меня беспрекословно!

— Да клянусь, дружище! Конечно же, я клянусь, Господи, ну что ты так…

Вик остановился, тяжело вздохнул, помотал головой:

— Ты не понимаешь, парень, какие опасности могут поджидать нас. За каждым гребаным холмом. Под каждым сраным камнем.

— Ви-и-ик, — пьяно протянул Гай, взял друга за плечи, — ну ты и напугал меня… ладно… слушай, пойдем отсюда… от вида этой ямы у меня волосы дыбом. Пошли, а?

Они зашагали прочь, Вик — еле переставляя ноги, Гай — почти бегом, все время останавливаясь, чтобы дождаться друга. Сразу после их ухода на холмы опустилась непроглядная тьма, скрыла жуткую яму, и лишь монотонные шорохи и скрип мертвой кожи наполняли ночь.

— Главным у них был Швайнштайгер, — тихо говорила Кати, — ребятишки звать его Швайни. Говорят, когда все это началось, он находиться в какой-то военный бункер, потому что он… как это… начальник солдат.

— Генерал? Офицер? — подсказал Гай.

— Ага, генерал. Он прятать большой запас. Продукты, вода, les armes Ю feu. Очень плохой человек. Сукин сын, да. Назвать себя королем… иметь много женщин, очень много. С ним собраться большая банда, они гонять в Содом всех, много женщин и малышей, и делать с ними что хотеть. Лучше вам не знать это.

Кати сидела, немного сутулясь, на ящике из-под пива, и смотрела в костер. В глазах ее плясали недобрые огоньки.

— Нас ты такими историями не напугаешь, подруга, — поцокал языком Вик, — рассказывай.

— Нехорошо от этих memoires, — покачала головой девушка. Гай подумал — неужели ей не холодно в этом коротком платьице? Он смотрел на гладкие темно-коричневые плечи и бедра Кати, и чувствовал, как затылок его горит. Боже мой, мелькнуло у него в голове, клянусь, я отсюда могу чувствовать её запах! Но что там Вик толковал об осторожности?

— Хорошо, что Швайни больше нет, — сказала Кати, — вы сделать хорошо. Но зачем вы убить всех других людей? Детей, женщин? Если вы делать насилие и убивать всех вокруг — сами погибнете, и даже вера вас не спасет!

Какие у нее большие, широкие ступни, думал Гай. Плоские и розовые, как у африканской богини. Казалось бы — такие некрасивые, но почему я не могу без волнения смотреть на них? А Вик — неужели он ничего не чувствует? Он только и способен думать о трупах?

— Я устал повторять, — Вик нацелил на негритянку указательный палец, — мы никого не убиваем! Все уже давно мертвы… и ты, и я, и эти детишки, — он махнул рукой в сторону палатки, где спали малыши. — Господь дал человечеству расчет за шесть тысяч лет службы, это его решение. Все! Автобус на конечной станции! Мы с Гаем только проверяем — не спрятался ли кто-нибудь под сиденьем.

— Зачем? — мягко спросила Кати. — Вы хорошие мужчины, я вижу. Ну зачем вы делать зло?

— Вот заладила — хорошо, плохо, зло! — Вик вскочил, и запыхтел в темноте сигаретой, — все у тебя просто!

— Не кричи, разбудишь дети.

— Да черт с ними. Вот что, дорогуша, если ты теперь у нас в отряде — запомни первое правило: я здесь главный. И делать нужно то, что я говорю. На каком основании? Очень просто — Господь говорил со мной и достаточно четко дал понять, что я и мои помощники должны делать. Я тебе уже рассказывал эту историю, и дважды повторять не буду.

— Я еще не решить, — тихо сказала девушка. Гай смотрел на одну из её косичек — она свалилась с плеча и скользнула между грудей. Щекотно, наверное, подумал он.

— Что именно? — переспросил Вик, вновь усаживаясь на бревно

— Идти я с вами или нет.

Вик ухмыльнулся, и посмотрел на Кати с удивлением:

— Что же ты… в Мясорубку хочешь?

— Я хочу остаться с детьми и смотреть за ними. Кто-то должен заботиться. А Бог, может и говорить с тобой, но мне он молчит.

Вик бросил окурок в костер, пихнул кулаки в карманы куртки и быстро ушел в ночь.

Кати только вздохнула. Ее ладони с длинными тонкими пальцами лежали на голых коленях. Пальцы едва заметно дрожали. Она только изображает спокойствие, понял Гай, Бог мой, она так напряжена!