Александр Грог - Время Пасьянсов

- Чего скукожился, горемыка? - Степан Ивановича внезапно хлопнули ладонью по спине. Обернулся - Федор.

- Скажи - воровал? Нет, не по карманам, а у потомков своих? Помогал вражине обложить оброком детей и детей от неродившихся? Содействовал тому?

- Ну что ты к ходюнчику привязался? Старец его на наряд поставил. Не управляемся.

- В сенокос всегда так. Спросил - косить хоть умеет?

- А что спрашивать - вздохнул Василий. - Ты руки его видел? Пошли на воздух...

- Тех, что на солнышке оттаяли, предки наши велели выкорчевывать из пятна, вывозить и судить обществом, - объяснял он Степан Ивановичу. - Но поскольку общество на работах - тем старцы занимаются, кто рассудком крепок.

- Из тех, кто видят ясно и глубоко - вторил ему Федор.

- Отцы наши нам наказали с городскими разобраться...

- За лжемудреные слова, - уточнил Федор. - Пойдем, глянем - как...

6.

Лучше бы не глядел...

- Че делаете то?

- Как че? - удивился мужичек. - Вяжем. Вишь - одна нога к одной, другая к другой...

- И че будет?

- А это по разному. Бывает только ногу из бедра выворотит. А чаще удачно половинит - враз потроха высыпаются.

- Че делаете-то?!

- Ну, я ж тебе сказал, а ты все ладишь одно и то же. Лежи теперь, гляди в небо. Небо-то оно красивое. Давно, небось, не любовался...

- Че делаете-то?!!

- Тьфу! Вот заладил... Душу будем освобождать!

Степан Ивановичу стало дурно. Особенно когда березы распрямились, вздрогнули, взлетели вверх... и часть кишок с куска покрупнее свесилась аж до самой земли.

Не таким он себе представлял великий страшный суд, если быть честным - он его совсем не представлял. Но не так же! Не судим бородатыми мужиками. Делово с подходом...

Старший (Степан Иванович понял так - что бригадир) похаживал, трогал березы.

- Второго к тем же вязать?

Но старшой все переходил, прикладывая ладони к стволам, от дерева к дереву - слушал...

- Эти больше не гибать - пусть отдохнут, потрудились - будя! А вот та пара в самый раз.

- Может место поменять? Устали березки и пованивает...

- И еще одну рощу засрать? Весь лес испоганили - убирать кто будет?

- А з-з-зверье, - сквозь зевок сказал мужичек. - Здесь сейчас лисьих нор знаешь сколько?

- Прибирайте лучше! Что лис приваживаете, хорошо - их мясо все одно поганое, только шкура к делу и гожа. Зимой приду за шапкой.

- Никодим сказывал - эта зима теплая будет.

- Тогда следующей приду... Куда торопитесь? На наш век хватит. И детям нашим их прибирать. И детям детей.

- Ды-ак от-та-ива-ивают же!

(Оказывается мужичек заикался, походило, будто зевал одновременно.)

- Нынче быстрее оттаивают, чем раньше, - подтвердил Василий. - Четвертый ходюнчик с весны!

И кивнул на Степан Ивановича.

Степан Иванович сжался.

- Смешные хоромы у вас, - сказал бригадир. - Жили на головах друг у друга. Небось, и гадили друг на дружку-то...

Степан Иванович попытался объяснить...

- Да я не про то! - отмахнулся, - Ясно, что в посуду гадили. А друг на дружку гадили от зависти. Или чтоб повыше сесть. Раз живете друг над дружкой, то уже иными быть не можете - то в крови у вас.

И все не мог успокоиться.

- Это же каким придурком надо быть, чтобы позволять топтаться над своей головой. Городские! Живут один у другого на головах. Разве позволишь, чтобы на дереве над тобой лешак притаился? А эти даже и не упомнят - кто у них поверху, кто понизу - уж спрашивал...

И спросил Василия.

- Ходюнчика вашего тоже к березкам? Или за висюльку? Что старцы-то велели?

- Отсрочка у него...

- Ну-ну, - усмехнулся в бороду Старшой.

7.

- У баб свой суд - свои ведуньи. Мы ихних дел не касаемся

- А стриженного?

- Обыкновенно. За висилочку его, ту самую, которую ублажал бездумно, то есть, аккурат за место коим думать стал, подвяжут к коромыслу, и опять-таки бережно...

- Это чтобы не растрясти, не сорвать до времени, - встрял, уточнил Федор

- ...подвесят над ямой с кольями.

- Надолго?

- Пока сорвется - обычное дело...

- А за что... обычно - за писун?

- За то, что покупал любовь, либо соблазнял посулами, которые потом не думал выполнять, - как по писаному ответил Василий.

Степан Иванович еще поспрашивал, понял так, что посулы, которые не выполнялись, к импотенции не имели отношения... и уже чуточку успокоился. Попытался выяснить - к каким конкретно сироткам имело отношение покупка их услуг...

- Ну что ты привязался - в вашем миру и при живом отце дети сироты!

- Старцы в душу глянут и подсчитают.

- А молодому?

- Это енеральскому сынку? Ясно - за писун и делов. А внизу колья тонкие. Столько кольев - сколько девок попортил.

- Когда много кольев плохо, - назидательно сказал Василий. - Слишком часто стоят - кончаются на них долго...

- Но ты не беспокойся. Ты женатик - вижу. А если налево ходил... так кто ж в своей жизни не ходил? Природа у мужика такая. Но вот коль женился не по любви, не по жалости, а для того, чтобы повыше сесть, тогда плохи твои дела.

И Федор попытался заглянуть в глаза Степан Ивановича.

Степан Иванович отшатнулся.

- Это он так глаз свой разминает - в старцы метит! - усмехнулся в бороду Василий. - Старец Никодим сказывал, что в иные дни у него уже через раз получается. Тут вот в чем дело... Если старец правым глазом на человека взглянет - высмотрит, что человек этот из себя представляет, все нутро его - душу до донышка, все язвы ее. Левым уже то, что человек сам о себе мнит, каким свое "я" выпячивает миру. А ежели две картинки наложить, по разнице враз поймешь - совестлив ли человек, сколько ее в нем, да какова она.

- У меня вот ничего не получается, - пожалился, - все время картинки западают перемешиваются - не поймешь, где че. Тут талант нужен, чтобы одно от другого отличать...

- Ведун - он потому ведун, - добавил со вздохом, - что каждого видит насквозь... до донышка!

8.

Получив отсрочку "не знамо от чего", Степан Иванович, что говориться "засучил рукава". Выкорчевывал тела "жмуриков" (словцо с его легкой руки привилось - мол, "жмурятся от солнца"), и уже подумывал - как бы применить к этому делу какой-нибудь передовой метод, чтобы еще более перевыполнять урок, но, как назло, ничего из старой памяти не всплывало... И раньше-то был не болтуном, а сейчас еще более научился красиво слушать, удивленно вскидывать брови, поддакивать и охать. От сна на сене, да работе на воздухе окреп. Когда спрашивали о чем-то, отвечал не спешно, продуманно, с местным говором. Как и все отпустил довольно складную бороденку - "по положению" (т.е. не длиннее, чем можно зажать в кулаке у подбородка).

Только с трусами не расставался, и трусы эти стирал сам, думая о чем-то своем...

Комару, который наконец-то кусил, обрадовался как родному, но уже следующих лупил нещадно...

Однажды понял, что проснулось мужское естество.

Каким образом поняли, почувствовали это остальные? Но оттаяли остатки отчужденности. Впервые накрыли ему за общим столом...