Юрий Волгин - После нас

– Как зачем? Я же волнуюсь!

– Кто я тебе такой, чтобы волноваться за меня? У тебя есть за кого волноваться, – сказал Семен, меланхолично глядя в потолок.

– Да, у меня есть Дима, но это не мешает мне волноваться за тебя. Как и за других… мужчин, – сказала Вика, запнувшись. – Зря ты так думаешь о себе, что один такой, уникальный.

– Прекрасно. Вот и волнуйся за других мужчин, меня только трогать не надо.

– Я неправильно выразилась, Семен! Перестань вести себя как ребенок. Может, повзрослеешь уже, не настала ли пора?!

– А я не хочу взрослеть. – Семен, помогая себе одной рукой, принял полусидячее положение и наконец посмотрел в глаза Вике.

Густав по-настоящему огорчился, что не сумел уйти в нужный момент, потому что присутствовать при ссоре двух людей, еще недавно не мысливших себя друг без друга, ему не хотелось. Но Семену и Вике необходима была помощь беспристрастного арбитра, судьи, не позволяющего спортсменам сбиться в клубок из тел и как следует отдубасить каждого, кто попадется под горячую руку. Его присутствие волей-неволей помогало им сдерживать себя, чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего, о чем в дальнейшем, остыв и поразмыслив на свежую голову, они могли бы пожалеть. Короче, он скрестил руки на груди и принялся наблюдать за столь диковинным для одинокого странника зрелищем.

– Если ты не повзрослеешь, то тебе придется плохо, – грустно сказала Вика. Она нервно теребила в руках шуршащий пакет.

– Что с того? Плохо мне, хорошо мне, тебе-то какая разница?! Я исчез из твоей жизни, исчез, понимаешь? Я пытался вернуться, все наладить, пытался простить, но ты не хотела, и ничего не получилось. К чему сейчас эти игры в благородные чувства и сострадание? Ты хочешь, чтобы все видели, какая ты добрая и не помнишь прежних обид? Объясни мне! – Семен говорил тихо, спокойно, но, судя по жилам, вздувающимся на его шее, ему стоило большого труда удерживать себя в рамках приличий.

– Я просто хочу, чтобы у нас с тобой были отношения человеческие, все же мы с тобой не чужие друг другу люди когда-то были. Но сейчас я понимаю, что ошибалась, идя сюда с такими мыслями. Ты на самом деле уже чужой мне человек. Уже, понимаешь? Здесь и сейчас. – Вика встала. – Я ошиблась в тебе, Семен, но все равно хочу попросить у тебя прощения.

Семен дернул головой и устало закрыл глаза.

– За что? Ты мне не сделала ничего плохого, – сказал он монотонно.

– Просто за все, целиком и сразу. Густав, ты можешь покормить его? – обратилась Вика к страннику.

Он встрепенулся, скинув с себя образ отстраненной безразличности, и ответил:

– Да, конечно.

– Тогда вот, держи, их не нужно мыть, я уже помыла, просто порежь, чтобы он не обрызгался соком.

Она протянула Густаву пакет с одуряюще вкусно пахнущими персиками, на бархатных боках которых еще блестели капли воды.

– Никаких проблем, накормлю и напою нашего героя, ни к чему не придерешься!

– Спасибо. У тебя сильные руки, ловкое тело, не сомневаюсь, что ты не оставишь его в беде. – Вика улыбнулась и быстро прошла мимо странника, задев его плечом.

От этих ее слов и касания у Густава внутри что-то щелкнуло, а в паху он почувствовал приятное шевеление и тепло.

Он вдруг осознал, что уже довольно давно не вкушал женской ласки. Именно ласки, флирта, потому что почитать за подобное мимолетные сношения с гостиничными шлюхами, коих в ночлежках для странников водилось великое множество, ему даже не приходило на ум.

За всю свою жизнь он мог припомнить и буквально по пальцам пересчитать небольшое количество таких отношений, от которых в груди вспыхивал и разгорался жаркий костер, трещавший и разбрасывавший по сторонам раскаленные угольки.

Обычно после таких встреч Густав надолго оставался в одном месте, потому что путешествовать вдвоем с любимой женщиной ему не хотелось. В такие дни он был чертовски уязвим в плане целостности и нерушимости собственной философской теории. Странники существа одинокие, но и ранимые этим самым одиночеством. Как рыцари, чьи доспехи намертво приварились к коже воина. Кажется, что он защищен с ног до головы, но стоит слегка нажать на броню, как она надавит на оплавленную, изуродованную кожу. И станет больно. Не смертельно, но…

Густав знал, что такое внутренняя боль. Не то чтобы это было слишком уж сокрушительно, нет, иначе он остепенился бы еще лет пять назад и завел бы себе жену и ребенка (обязательно мальчика), благо в корабле достаточно места для троих. Просто эти чувства и воспоминания нельзя было навсегда выбросить из памяти. Забыть на время – да, но стереть – никогда, они имели свойство всплывать в самый неподходящий момент.

И именно поэтому странник удивился, когда Семен отчетливо и с ненавистью произнес, глядя вслед ушедшей Вике:

– Долбаная шлюха.

– Ты о чем, дружище?

Густав опять сел на табурет, взял с прикроватной тумбочки тарелку и выложил на нее пару персиков. Достал нож, который, в отличие от пистолета, всегда носил тут с собой, и взрезал первый плод. Тот действительно брызнул липким соком, которого вылилось очень много. Странник протянул Семену янтарную дольку, и охотник не стал отказываться, видимо, любовь к персикам пересилила нелюбвь к Вике.

– О ней, об этой суке. Терпеть ее не могу. Видел, как она флиртовала с тобой?

– Нет. О чем ты?

– Да ладно! – Семен засунул весь кусок себе в рот и теперь злобно и сосредоточенно чавкал, впитывая прохладный сок. – Она же чуть ли не отсосала у тебя прямо тут, несмотря на то что любит своего Димочку! Если у тебя не встал после того как она призывно смотрела своими коровьими глазами, то ты импотент, странник, спешу тебя огорчить.

– Нет, ну как, я немного почувствовал, конечно, но чтобы называть ее шлюхой…

– А кто она есть?! Она же со всеми себя так ведет! Ей все интересны, разве ты не слышал? – Кусочек персика вылетел изо рта Семена, но он этого не заметил. – Все мужчины ее заботят, со всеми можно мило посмеяться. Но выбирает она тех, кто сильный и имеет какое-то значение в нашей семье. Зато флиртовать может с любым, с любым уродом, понимаешь?!

– Я понимаю, конечно, – уклончиво сказал Густав, – но уродом себя не считаю.

– Речь не о тебе, а о ней. Об ее отношении ко всему. Она жизнь мне испортила. Нет, ну ушла бы от меня, ладно, я же понимаю. Жила бы с этим доктором, трахалась, рожала детей, строила семью, восстанавливала бы новый мир. Так нет! Ей надо прийти ко мне, заявиться мне на глаза, и зачем? Чтобы смиренно попросить прощения? Или после всего, что между нами было, она рассчитывала на дружбу? Я не понимаю.

– Честно сказать, это ваше с ней личное дело, в которое я лезть не хочу, – ответил Густав. Он разрезал еще один персик и сложил нож.

– Мне бы только правду узнать.