Юрий Волгин - После нас

Сейчас вроде бы ничего не предвещало опасности. Правда, шумел ветер, раскачивая не только деревья, но и крышу над бензоколонками, состоящую из приваренных металлических балок. Почти как мост. Крыша иногда издавала протяжный стон, а некоторые из несущих брусьев были оторваны от сварных швов. Скорее всего, это сделала стихия, вряд ли кому-то пришло в голову разрушать навес специально.

Колонок было четыре. Три оказались разбитыми до такой степени, что если бы не антураж и их месторасположение, то Густав никогда бы в жизни не догадался, для чего они раньше предназначались. Лишь одна осталась в более или менее хорошем состоянии, с разбитым циферблатом, но целым шлангом и пистолетом, валяющимся на земле.

Густав поднял его и понюхал. Пахло бензином, но очень слабо. Похоже, колонкой давно не пользовались. Значит, Тиски обходили стороной общины и странники. Но могло быть и так, что из колонки нельзя было выжать бензин чисто физически. Оставались еще подземные резервуары с топливом, на которые Густав очень рассчитывал, но в первую очередь нужно было осмотреть здание заправки.

Битое стекло вперемешку с опавшей листвой и ветвями, занесенными сюда ветром, хрустело под ногами. В здании отсутствовали стекла, и оно смотрело на Густава провалами черных глаз. Он подошел к дверям, которые когда-то автоматически раздвигались при появлении человека, и остановился. Достал фонарь из рюкзака.

На этот раз он выбрал настоящий электрический фонарь, дающий сильный поток света. Густав оглянулся назад: с кораблем все было в порядке. Он пошарил лучом фонаря по разрушенному помещению, но ничего толком не увидел. Только поваленные друг на друга стеллажи, мусор на полу. Ничего нового.

Густав сошел со ступенек и подошел к окну. Рукоятью пистолета сбил толстые осколки в раме, похожие на чьи-то хищные кривые клыки, еще раз оглянулся и с пистолетом в руке и фонарем в зубах подтянулся на подоконнике.

Окно располагалось не очень высоко над землей, поэтому залезть через него не составило особого труда. Густав выпрямился во весь рост и осветил помещение фонарем. Справа стойка с кассой и обязательным щитом, за прозрачным пластиком которого раньше выставлялись пачки сигарет. Теперь их, естественно, не было. Курить после Большого Взрыва отучились немногие, что странно.

Полки, на которых когда-то стояли всяческие продукты, сорвались со стены, причем только с креплений на одной стороне, и теперь напоминали огромный веер без перекрытий.

Густав осторожно спрыгнул. Опять хруст разбитого стекла. Про себя он уже назвал Тиски Городом Хруста. Поднялась пыль, и луч света превратился в длинную колбу, внутри которой заплясало множество маленьких светлячков. Густав осторожно прошелся по периметру помещения. Здесь как-то… резко и сухо, что ли, пахло. Скорее всего, от надоевшей всем мелкой пыли, которая тут присутствовала в огромных количествах.

Витринные холодильники оказались пусты, в одном из них, с разбитым стеклом, на дне виднелась лужа засохшей крови. Судя по всему, кровь пролилась здесь очень давно, но Густаву это все равно не понравилось. Он верил в некоторые приметы и верил в знаки. Если здесь кого-то убили, значит, это место нехорошее и от него стоит ожидать неприятностей.

По крайней мере, не следует расслабляться. Осмотр показал, что заправка пуста. Но имеется еще одна дверь, ведущая в служебное помещение. Через нее кассирши обычно бегали в биотуалет, стоявший на заднем дворе. Да еще в нем, в ночную смену, занималась сексом Лена Горбунова, местная «честная давалка», жить не могущая без мужского внимания. Лена погибла при Взрыве. Как и все остальные, кто имел хоть какое-то отношение к этой заправке. Если бы у Большого Взрыва был фан-клуб, то его главный офис располагался бы именно здесь.

Не выпуская пистолета из рук, Густав взялся за один стеллаж и с трудом поставил его на место. С него посыпались мелкие товары – упаковки ссохшейся жвачки и старых засахаренных леденцов. Густав поднял их с пола, подул, очищая от пыли, и засунул в задний карман джинсов. Такие вещи в этом мире почему-то не ценились. В жвачке нет питательных элементов, а леденцы только усиливают жажду. Но он любил эти пережитки прошлого, когда можно было целый день жевать химическую формулу и сосать перцовые леденцы, не думая о том, хватит ли тебе чистой воды до завтра и не разбудишь ли ты и так с трудом перевоспитанный на новый лад аппетит.

Густав прошелся между стеллажей, ведя по ним лучом фонаря, словно пальцем.

– Жвачка, конфеты, презервативы, жвачка, суфле, шоколадка… О, шоколадка!

В картонной упаковке в самом углу лежала одинокая плитка. Такие шоколадки Густав называл «сувенирными», потому что не знал значения этого слова, которое когда-то, еще в детстве, слышал от матери. Но он не знал и назначения этих маленьких шоколадок, просто не понимал, зачем делать такое микроскопическое убожество? Наесться ею уж точно нельзя. Поэтому название «сувенирная» подходило подобному продукту как нельзя кстати.

Он сорвал упаковку, сдернул фольгу. Шоколад был покрыт белесым слоем, но Густав знал, что он еще съедобен, добавки творят чудеса. Положил его в рот, за щеку, довольно хмыкнул и продолжил исследование стеллажей. Под горько-сладкий вкус тающего шоколада жить стало существенно веселей.

Но больше на заправке ничего интересного не обнаружилось. Пыль, затхлый запах и ощущение, что вот-вот все здесь рассыплется на атомы. Придется ехать дальше и искать аптеку. Жаль, Густав рассчитывал найти здесь все, что им было нужно. Но судьба иногда делает вид, что не слышит того, чего мы желаем. Она отворачивается, зевает и кривит лицо, когда мы, вконец взбешенные ее безразличием, даем ей звонкую оплеуху. Но даже и тогда ничего не происходит. Ничего из того, чего вы хотели бы. Все идет своим чередом.

В фонаре что-то треснуло, и он мигнул. Свет, бывший до этого ослепительно-белым, стал водянисто-желтым. Наверное, сели батарейки. В корабле лежал большой фонарь на аккумуляторах, но Густав взял с собой именно этот – легкий и удобный. С ним, если придется бежать, как-то легче, да и выбросить его можно без особого сожаления.

Сейчас же расставаться с ним никак не хотелось, ситуация не располагала. Нужно было найти батарейки. Густав подошел к стойке и перегнулся через нее. На внутренних полках и в выдвижных шкафчиках, в которых продавцы обычно прятали всякую необходимую им по работе мелочь, включая и денежную, ничего полезного не нашлось. Стопка чеков, перевязанных растрескавшейся резинкой, протекшая и навсегда застрявшая в собственных чернилах авторучка, использованный примерно наполовину моток скотча, синяя упаковка давно скисших и разложившихся пальчиковых батареек. Густав осторожно потрогал их дулом пистолета, в воздух поднялась белесая пыль, и он почувствовал неприятный химический запах. Вот дерьмо. Не годится. Но липкая лента ему могла понадобиться, поэтому он положил ее в рюкзак.