Глеб Сердитый - По следу Саламандры

Только подумала, что в этом доме можно полгода прожить, не выходя, и каждый день открывать что–то новенькое… А она вот, вишь ты, поперлась невесть куда искать на попу приключений.

Она не узнавала себя больше. Что–то в ней перевернулось, перекроилось. Но ведь приключений она нашла! И не так чтобы очень уж страшных. Пусть порою и было жутковато и диковато, но ведь на то они и приключения! И то ли еще будет.

И ведь если дома кому рассказать — не поверят ни за что. Тут она вновь испытала горечь от сознания безысходности — ведь, может быть, и не доведется рассказать старым знакомым ни о каких приключениях. От укола в сердце она даже пошатнулась.

Бросила бессильно саквояж с вещами Флая на пол башенки, повозилась непослушными пальцами со щеколдой и отперла–таки ее.

Вгляделась в небо — не летит ли кто… Никто не летел.

Всё! Спать! Нагулялась, ешки–матрешки! От воспоминания о постели в великолепной спальне ослабли ноги и глаза начали слипаться.

Лена пустилась вниз, вошла в спальню и, быстро скинув с себя верхнюю одежду, повалилась ничком.

Но кто же даст ребенку спокойно заснуть? Непременно надо ее тормошить и ворочать. Увы и ах! Приперлась эта назойливая Огустина — домомучительница.

Юная леди не может спать вот так.

А как может?

А может спать только так, как положено спать юной леди Значит, непременно голышом. И нужно непременно ополоснуться после купания в морской воде. Иначе кожа станет сухой…

Нет, Лена была согласна, чтобы ее кожа стала сухой. Лена не дельфин и не русалка какая–нибудь! Не надо ей, чтобы кожа делалась мокрой. Но эта вредная Огустина настаивала.

Лена заявила официальный и категорический протест. Нет — ноту протеста! Даже настоящий аккорд протеста, а не какую–то одну ноту.

Огустина покудахтала около постели и предложила компромисс. Если юная леди никак не может помыться самостоятельно, то пусть тут себе валяется, а Огустина все сделает сама. Лена позволила, просто чтобы от нее отстали.

Теряя сознание, она терзалась мыслью о том, что же собирается делать неугомонная Огустина? Если кликнет в поддержку этого дворецкого, похожего на Шона Коннери, то Ленка будет орать и отбиваться из последних сил. А если Огустина собирается принять душ за Лену, то пусть ее.

Проваливаясь и тревожно ворочаясь, Лена грезила, что Флай, растопырив крылья, как муха, ползает по прозрачной крыше спальни. И потянула из–под себя какую–то тряпку, чтобы прикрыть наготу.

А тряпка оказалась не тряпкой, а какой–то кожей, на которую ее перекатила Огустина, чтобы протереть мокрой губкой. Прикосновения теплой губки с каким–то ароматным составом были не столько неприятными, сколько щекотными. А хотелось заснуть… Изверги!

Руки, намазанные чем–то пахнущим ладаном, ласкали Лену, вообразившую, что ее, как статуэтку, натирают воском.

Лена ныла и корчилась.

А потом ее перекатили на простыню, укрыли и создали для нее ночь, закрыв и потолок и окна ставнями…

— Спу, — сказала Лена.

— Спи, деточка, — сказала бабушка, которой никаким чудом здесь быть не могло.

И наступил сои.

Карло Умник допрашивал Алекса Ива с пристрастием неторопливо и с известной последовательностью.

Трудно было сдерживать раздражение, мутная волна ярости поднималась в нем. Ив рассказал все охотно. Но ему, как и предсказывал татуированный дикарь, не поверили. Быть может, отчасти он был в этом виноват сам. В его манере описывать события невольно чудилось второе дно. Словно бармен видел во всем произошедшем нечто большее и неуловимо намекал на это. Мол, уж я–то знаю, что это все на самом деле значит, а вам ни в жизнь не догадаться.

Намеки, недомолвки, загадки и притчи, развивающие интуитивно–ассоциативное восприятие мира, — неотъемлемая часть Традиции. Ближе к ясности — дальше от истины.

Но этим посетителям нужна была именно ясность. Полная и окончательная. Иву ничего не оставалось, как настаивать на своих словах. В надежде, что привередливые, давно вышедшие за пределы принятых норм общения между людьми слушатели поймут наконец то, что он пытается им передать.

Он уже повторил в который раз все подробности, но от него требовали еще.

Странный посетитель, который помял Карсона, пришел задолго до драки. Все сидел и сидел. Но Ив не интересовался им, поскольку зал стоял полупустой. Почему? Ну как же… Вовсе не потому, что он был знаком Иву. Тот и понятия не имел тогда ни о каком беглеце, а этого видел впервые. И погнал бы его, раз ничего не заказывает, чтобы место не занимал, будь народу побольше…

А так пусть сидит. Потом пришел Карсон. Кто такой? Завсегдатай. Механик с термоплана «Олд Сайлорс Сон». Известный бузотер и дебошир. Его вся округа знает. Вон, у ребят Черепашонка спросите. Они вам про Карсона много чего расскажут.

Да, правильно — большой силищи и большого беспокойства человек. По жизни носит его, будто корабль без руля. Человек–крейсер. Никто ничего ему сделать не может. Только успевай увертываться. А не успел — береги рангоут с такелажем да молись предкам, чтобы днище целым осталось. Но беззлобный он. Только буйный делается, как загуляет.

Что–то древнее проснулось в его натуре. И беспокоит его мятежный дух.

Нет, тот, про кого вы спрашиваете, Карсона не знал.

Не мог знать.

Поймите же, что он сюда вообще впервые попал. И не мог с Карсоном неизвестный быть знаком. Ни с кем не мог быть знаком. Почему такая уверенность? Да потому, что, знай он Карсона хоть понаслышке, ушел бы сразу, как только эта компания завалилась.

Ив усмехнулся собственной шутке. Его юмор не оценили. Карло потребовал продолжать.

Карсон–то? Ну да… Уже навеселе был. Его ведь, Карсона, не поймешь. То ли он уже не соображает, что творит, то ли только успел горло промочить. Баламут он, Карсон…

Ну как это «при чем он здесь»? Ведь силищи невероятной человек. И будь хоть в какую дымину пьян, все равно ни реакция, ни силушка его не подводят. Да и дружки его — драчуны не из последних.

Нет, Ив не жалует беск и не держит для того, чтобы джентльмены могли объясниться, площадки, как в других заведениях, вот хоть как у того же Черепашонка. Не любит он этого. И всё. Потому что пустое. Ив имеет право на свое мнение. Если кто желает кулаками помахать или ножками посучить, так извольте вон на улицу.

Созерцание и размышление для гармонии Мира важнее, чем действие под влиянием простых страстей — не находите?

Да, тут бывает по–всякому. Вот и в этот раз Карсон себя показал. Для него — обычное дело.

Тот незнакомец в плаще был один. Сидел, посматривал. Чего посматривал? Да кто это может знать? Но глаз у него острый. Такой глаз мир по–особому видит. Ни мне, ни вам вокруг такого не углядеть.