Дмитрий Матяш - АТРИум

Глухой хлопок, и его тяжелое тело повалилось на землю. Лена заплакала. Это все, что ей оставалось.

Шпиль был на месте. Словно сделанный из тумана, он высился над лесом, как и прежде, будто его двойник никак не был причастен к сиянию.

Из расщелины начали выбираться посельчане, те, кто уцелел, прячась здесь и от атак крушерогов, и от сияния, пережидая, пока самоотверженные наемники, считающие, что они должны помочь попавшимся в плен людям, зачистят расщелину от «монголов». Их было не так уж много, тех, кому посчастливилось уйти от когтей ночных тварей… Они выглядели разбитыми, опустошенными и смертельно уставшими. Едва передвигая ногами, они больше напоминали зомби, чем обычных людей. Они направлялись к своим разрушенным домам.

– Ну что, бродя, – выйдя из расщелины, кэп зажмурился, широко раскинул руки и потянулся, – патроны у тебя есть, паленый КИП ты скинул, а с новым всегда сможешь быть на связи. С «монголами» мы твой вопрос на какое-то время решили, будем прощаться?

– Да, спасибо, – растерянно проговорил Кудесник. – Как-нибудь «отомщу» вам тем же.

Он посмотрел на небо и удивился: солнце в последнее время разошлось не на шутку – второй день подряд пляжная погода, небывалая роскошь Атри. А уж что после сияния такая будет благодать, в это и вовсе не верилось.

– Земля круглая, может, и вправду как-нибудь еще пересечемся. Куда вообще идти думаете? – поинтересовался кэп.

– На юго-запад, если кое-кто не передумал идти со мной. – Он покосился на Лену. В одной руке она держала свой лук и колчан, во второй – шлейку закинутого на плечо автомата Калашникова, оснащенного подствольным гранатометом и оптическим прицелом. – Осталась пара нерешенных вопросов в том краю.

– К «Азамату», может? – догадался кэп. – Тогда наши пути не так уж и расходятся. Мы с ребятами тоже думали двинуться к устью Большой реки. Можем составить вам компанию.

Звягинцев призадумался. Раньше он бы однозначно отказался. В Атри нельзя доверять никому, даже если намерения предлагающих тебе компаньонаж наемников кажутся чистыми, как утренняя роса. Что, если расстрел в расщелине – всего лишь часть большой задумки? Что, если это банальное устранение конкурентов, ведь хан, если узнает, что кто-то перебил весь его отряд, выставит цену за голову Кудесника в разы выше. Теперь он прикажет искать его в аду, не только на земле, и заплатит любому, кто укажет след бродяги. Не выгодно ли наемникам заработать на ровном месте? Тяжело ли теперь им отправить сообщение, указав свои координаты и направление движения? Проще простого. Приведут они ничего не подозревающего Кудесника в ближайший населенный пункт, как быка на бойню, держа за короткий поводок. А там его уже будут поджидать другие прислужники хана. И в тот раз никто ему не поможет.

Но Кудесник, положившись скорее на интуицию, чем на трезвый расчет, кивнул головой и протянул ему руку.

– Буду только рад, – сказал он, и кэп охотно пожал протянутую ладонь.

Они бросили прощальный взгляд на руины Каран-Ямы, помахали людям, бродившим среди развалин с опущенными головами, выискивая в завалах других выживших, и, развернувшись, пошли на запад.

– Не передумала? – спросил Кудесник, когда они вышли на широкую, петляющую между поросших травой пригорков дорогу. Он хотел было приблизиться к ней, но она выставила руку – жест, красноречивее всяких слов означающий «Отвали, дружок».

Что поделать, убийство старика никак не укладывалось в ее голове. Даже несмотря на то, что в итоге он оказался на одной стороне с предателем и, стало быть, согласился на то, чтоб Кудесника пытали самыми изощренными способами, Лена все равно не держала на него зла. «Если о ней некому позаботиться, то это сделаю я», – кажется, так сказал Семеныч, когда остановил здоровяка Хитона. Эту фразу она никак не могла забыть.

Да, она испытывала к Кудеснику самые теплые чувства, не боясь признаться себе, что втюрилась в него по самое некуда, но, черт подери, он позволил этим похотливым подонкам-мародерам прикоснуться к ней! И пускай он сделал это с целью их максимального отвлечения, и заплатили они за свою страсть сполна, Лена не могла избавиться от мысли, что он использовал ее как приманку. Но если бы его план не сработал? Если бы мародеры оказались более смышлеными? Что тогда? Почему дряхлый старик одним только словом смог унять здоровяка, который уже держал ее в своих клещах, а молодой, крепкий бродяга допустил, чтобы шайка несчастных мародеров ее раздела почти догола? И хотя где-то глубоко внутри, на дне наполненного до краев озера обиды и отчаянья, крылось понимание того, что другого выбора в бункере не было и что бродяга больше никогда в жизни не допустит, чтобы ей причинили боль, сейчас она хотела только одного – чтобы он избавил ее от своего присутствия. Хоть на какое-то время.

Понял это и Егор, а потому немного отстранился, пропустил ее вперед, так чтобы она шла вслед за кэпом, а сам поравнялся с замыкающим Женькой.

– Ты что, и вправду фашист? – поинтересовался он у пулеметчика, взглянув на его затылок, словно желая убедиться, что свастика на прежнем месте. – Атри для славян и все такое, да?

Женька замедлил ход, повернулся лицом к Кудеснику, и по его кислому выражению Егор понял, что он далеко не первый, кто об этом спрашивает.

– Свастика – это символ, который существовал задолго до рождения Гитлера, – объяснил он. – А если тебя волнует, исповедую ли я фашизм, то ни хрена. Уже.

– Тогда зачем?..

– Эхо бурной молодости, – хмыкнул Женя.

– Молодости? Да тебе сколько лет-то? Восемнадцать хоть есть?

– В восемнадцать я уже тут вовсю уран долбил, – нахмурился Женька. – Приговоренный к семи годам «строгача». Детдомовский я, к тому же сбежавший, потому сюда и сослали. А до того со «скинами» с двенадцати лет маялся, оттуда и эхо, понял?

Егору показалось, что этот ответ у Женьки был приготовлен заранее. Как запись на автоответчике под соответствующей кнопкой. Нажимаешь «1» – говорит о молодости, нажмешь «2» – будет рассказывать дальше, диез – вернется к предыдущему меню.

– Из-за них тебе влепили «семерку», верно? – спросил Кудесник, наперед зная, что Женя ожидает этого вопроса.

– Да, за соучастие. Но, знаешь, пусть у меня больше никогда не будет шанса выбраться на Большую землю, я ни о чем не жалею. И если б мне вернуться в то время, я сделал бы все так же.

– Но ты сказал, что уже не исповедуешь фашизм.

– Это я здесь не исповедую, разве что к этим узкоглазым немного, а окажись я снова в Питере… Да и фашизм здесь, по большому счету, ни при чем. Старые, проверенные и в драках, и по мусорской друзья, как я мог бы оставить их? А когда ты с ними, то азер или узкоглазый, хочешь ты этого или нет, по умолчанию становится твоей целью. С волками быть… ну, ты сам знаешь.