Мария Семенова - Уйти вместе с ветром

Она явно нуждалась в покровительстве. Фокстерьер отвернулся от Хильды и полуволка и с достоинством удалился.

Ветер гнул росший в расщелинах иван-чай и бросал на скалы клочья желтоватой пены. У Ловца налились тёмные круги вокруг глаз, а рот обметало тусклой коростой.

Тина встала на цыпочки, но всё равно сумела дотянуться губами только до его уха.

— Опять голова, да? — с сочувствием прошептала она и погладила ладонью белые, холодные, слегка влажные волосы. — Бедный…

— Ничего. — Ловец осторожно, чтобы не треснула корка, улыбнулся краешком губ. — Как ты?

Тина пришла в его объятия, как в тёплую комнату с мороза.

— Всё ужасно, ужасно, ужасно, а я — дура, дура, дура, — скороговоркой пробормотала она. — Алка и Кирилл! Помнишь, я тебе говорила, что Кирилл колется? Так вот, оказывается, у него диабет, и надо инсулин, а он ушёл с Алкой искать Дезире, и прошло уже полтора дня, а у него инсулина всего на три, остальной у Барона остался. И Кирилл умрёт, если его не вернуть!

— Плохо, — сразу согласился Ловец. — Алла скоро вернётся в посёлок. С ней всё в порядке, Дезире отослала её, но совсем пропасть не позволит… А вот Кирилл правда делся куда-то. Может, ушёл со всеми нашими на север… Зачем только, не знаю. Я, конечно, смогу их найти, но уложусь ли в полтора дня? У тебя этот инсулин с собой?

— Дура, дура, идиотка кромешная! — закричала Тина, мучительно сморщилась и стукнула себя кулачком по голове. — Я даже не подумала!

— Возвращайся в посёлок, бери лекарство. Я буду ждать тебя на берегу, у могилы Жадины, помнишь? Беги, времени нет.

— Кристина, нет никакого способа добраться до северного побережья за один день. Там нет дорог, так что никакой транспорт не поможет. Разве что у твоего приятеля вертолёт, — усомнился Барон. — Или телепортатор…

— А то мы знаем, что у них есть в распоряжении, — возразила Кристина. — Может, и телепортатор. Так вы лекарство дадите?

— Дам, — после некоторого колебания согласился Барон. — Тем более что других вариантов не видно… Только ты уж сама не пропадай больше, договорились? Пожалей мать…

— Он не звал меня с собой, — сказала Тина. — Значит, вернусь.

— Что им известно о мире? Умеют ли они, к примеру, читать и писать? — спросила Александра.

— О, у них самые причудливые источники информации. Некоторых я пытался учить. Например, Художника. Приносил ему краски и бумагу. Альбомы по искусству показывал…

Философ стоял, прислонившись к розоватому стволу сосны. Его неизменный спутник сидел поодаль на корточках и, прикрыв глаза, длинными пальцами обрывал лепестки ромашки.

— Кстати, — вспомнила Александра, — Кристина говорила, что видела среди них вашего молчуна. И вроде бы, в отличие от меня, даже слышала его голос…

— Родион редко разговаривает словами. У него другой язык. Он — мим. Когда-то считался одним из самых талантливых в стране, пользовался известностью. Творческий человек — нервные окончания наружу и… водка. Вы же меня понимаете?

— На самом деле не очень. Мне как-то понятнее, когда спиваются рабочие на конвейере и офисные служащие. Но факты — упрямая вещь. Родион тоже… — «проводник», как Тина сказала?

— Да, он привёл Дезире и ещё нескольких. Он умеет с ними ладить лучше, чем я. Слова мешают пониманию, а я… по изначальному обеспечению судьбы я весь состою из слов. К тому же из таких, которые практически не пригодны в человеческой жизни…

— Да ладно, я всё-таки сама из научной среды, из того же Ленинградского университета…

— Вы, как я понимаю, естественник. Это другое дело. Вы знаете, как философская энциклопедия определяет любовь?

— Ну и?

— Слушайте: «Любовь — универсалия культуры субъектного ряда, фиксирующая в своём содержании глубокое индивидуально избирательное интимное чувство, векторно направленное на свой предмет и объективирующееся в самодостаточном стремлении к нему. Любовью называются также субъект-субъектное отношение, посредством которого реализуется данное чувство». Что бы вы стали с этим делать?

— Хм, — задумалась Александра. — Ваша правда: без пол-литры не постичь… Но здесь и сейчас мне почему-то крепко сдаётся, что именно со стороны науки и философии может оказаться видней: с чем же мы тут столкнулись?

— Трудно сказать. Мы не знаем и, скорее всего, никогда не узнаем, кто и зачем взрывал дома в Москве и небоскрёбы в Нью-Йорке. Саморегуляция системы, я так думаю. Как наводнения и лесные пожары. Есть ведь разные уровни… Саморегуляция литосферы — извержения вулканов, землетрясения. Есть социальные регуляционные процессы — войны, революции. Но как регулируется ноосфера Вернадского? Что мы знаем об этом?

— Но почему — дети? Знаете, меня именно это больше всего пугает…

— А кто же ещё? Мы живём в мире, который в материально-информационном смысле жутко избыточен. Значит, по закону сохранения вещества и энергии где-нибудь должен был развиться огромный недостаток. Из другой сферы, не информационной и не вещевой. Если поразмыслить, легко догадаться, где окажется эта дыра. Там, где вещи и информация пока не имеют собственной ценности. То есть в детстве.

— Тогда Эдит права. Мир должен узнать, и…

— Не смешите меня. Вы что думаете, наш бравый Полковник действует на свой страх и риск? Нет, конечно. У него уже давно есть соответствующие указания из Центра. Единственный здесь человек, который пока сгибается под тяжестью личной, из позапрошлого века пришедшей ответственностью, это мой отважный и несчастный брат — Ваня Порядин… Нет, Александра, мир не хочет о них знать. Так же, как не хочет знать о сотнях других, не менее страшных, прямо-таки душераздирающих вещей. Есть граница приемлемости. Так вот, они — за этой границей.

— Но ваша саморегуляция ноосферы… она ведь работает вне зависимости от таких границ?

— Безусловно. Отринули их со страхом и брезгливостью и в итоге вывели — что?.. Новый вид человека? Я плохо разбираюсь в биологии, но она здесь определённо присутствует. Несколько десятилетий экспериментов над этой землёй… В результате стали рождаться… Дело даже не в уродстве или болезнях… Ну как бы вы отнеслись, к примеру, к тому, что ваш новорождённый ребёнок скалит зубы, уже имеющиеся с рождения, и поджигает взглядом занавески? Или, не умея ходить, непонятным образом перемещается из кроватки в собачью будку во дворе? Этих детей пытались сдавать в интернаты, там они сразу гибли… надеюсь, не надо объяснять почему. Потом… какой-нибудь специалист по древнему язычеству сумел бы объяснить лучше… В общем, здесь, на берегу озера, есть такое место, где их стали попросту оставлять. Его называют Проклятым Утёсом, хотя по сути это скорее не утёс, а, наоборот, лощина… Оставляли, разумеется, тайком. Местный поп пытался бороться, проклинал, провозглашал анафему бесам или как там это у церковников называется… Некоторые дети выживали. Чем больше их становилось, тем больше шансов появлялось у следующих. Родион и я, потом Клавдия Николаевна из Петербурга, ещё двое-трое… мы принимали некоторое участие… Свидетельствую: у этих детей есть одно коренное отличие от обычных. Их нельзя воспитать людьми, как нельзя воспитать дерево, или волка, или закат, или морской прилив. Можно укротить, сломать, изуродовать, убить, но… Мне всё время страшно, когда я об этом думаю. Водка спасает. Ненадолго…