Дмитрий Виконтов - Родиться в Вифлееме [СИ]

— Атака с тыла. До двадцати целей. Атака… — голос в наушниках пропал во множестве хлопков, объединившихся в сплошной, грохочущий удар. Заблаговременно размещенные «радушными» хозяевами, и самостоятельно затем укрывшиеся на глубине метра биомеханические устройства разом взорвались, швырнув в воздух сотни килограммов песка и пыли, накрыв огромную площадь вокруг правого берега устья реки удушающей тучей.

Сбитый вырвавшимся в шаге от него смерчем лейтенант только вскочил на ноги, как что-то упало, растеклось по наплечнику бронекостюма. Моррисон вскинул руку, чтобы сорвать, сбросить это нечто, когда с краев серой, студенистой массы, вцепившейся в броню, выстрелили тонкие, гибкие щупальца. Одно из щупалец скользнуло по жесткому воротнику бронекостюма, сплющилось, проникая под шлем…

Касаясь кожи…

Моррисон оцепенел, затылок, шею, виски обожгла ледяная волна, родившаяся где-то у основания черепа. Холод заполонил его, сковав мертвой хваткой все тело, оставив лишь способность смотреть на то, что было у него перед глазами, и слушать то, что доносили наушники шлема.

Биоинженеры Империи в таких простых вещах не ошибались никогда.

Он смотрел. Смотрел, как на работающем визоре гаснут отмеченные зеленым цветом имена солдат его взвода и вспыхивают вновь, словно политые кровью. Смотрел, как вскинувшему рейкер Биссу бьет в грудь светло-сиреневая вспышка, прожигая насквозь, выбивая со спины фонтан буро-красного пара. Смотрел, как появившийся у него из-за спины, и с места прыгнувший метров на пять размытый, прозрачный силуэт сшибается с успевшим единственный раз выстрелить Салзаром. Человек и тэш’ша падают вместе, вскрик, тошнотворный хруст, стон — и окутанная оседающим песком призрачная фигура вскакивает на ноги.

Он слушал. Слушал, как в эфире сталкиваются, сплетаются крики боли, предсмертные вопли, требования помощи, бессмысленные мольбы о пощаде. Слушал, как растет, перекидывается между людьми паника, раскалывает, дробит островки организованного сопротивления. Слушал, как гудят секущие воздух сиреневые вспышки, как плавится броня, как хрустят, трескаются под сокрушительными ударами кости.

Слушал, как наступает тишина.

С того момента, когда взорвались заряды, а из замаскированных слоем песка укрытий выскочили теневики, прошло всего шесть с половиной минут.

«Гад! Сволочь!» — беззвучно закричал Моррисон остановившемуся перед ним силуэту, готовый продать тут, на месте душу дьяволу за один единственный удар, за возможность голыми руками, зубами вцепиться, рвать эту тварь. — «Ну что ждешь, будь ты проклят, кончай, кончай и меня, сука блохатая!»

Прозрачная фигура задрожала, сверху вниз по ней побежала рябь. Как изображение на голофото, вынесенном с темноты на яркий свет, фигура потемнела, обретая плоть и цвет.

Черно-матовая с грязно-серыми разводами броня скрывала тело тэш’ша с головы до ног, за исключением лица, спрятанного за сплошной, гладкой маской, одновременно и похожей, и нет на шлемы десантников. Казалось, рослую, двухметровую фигуру облили сперва ртутью, потом тушью, которые, вместо того чтобы стечь на землю, обтекли, облекли в подобие доспехов. Ни единого шва, сочленения, ничего привычного, на чем мог бы остановиться взгляд; лишь от локтя до кисти на левой руке из брони выступали семь упругих дуг-рессор, на которые опирались параллельно руке круглые толстые стержни, соединявшиеся между собой без всякой, казалось, системы короткими гибкими отростками. Сиреневые искорки пробегали по черным дугам и стержням, иногда сплавляясь в крохотный клубок лиловых молний, облизывающих кисть тэш’ша.

Теневик, преодолевая сопротивление разрыхленного, вязкого песка, шагнул к Моррисону. На ногах, где броня касалась песка, мутно-серые разводы заплясали, меняя цвет, уплотняясь, сгущаясь… Скрип песка под ногами теневика еще не достиг ушей лейтенанта, как мимикрирующее покрытие безупречно скопировало внешний вид окружающей среды. Одновременно вся конструкция на левой руке оплыла, потекла как нагретый воск, всасываясь, вливаясь без остатка в броню.

Тэш’ша протянул руку к плечу Моррисона. Студень вырастил новое щупальце, перебросил его теневику на руку — только сейчас человек, сходящий с ума от собственного бессилия и ярости, заметил, как одна их плавающих в черноте серых полос обернулась вокруг запястья, посветлела, набухла, превращаясь в серебристо-голубое тонкое кольцо. Щупальце оплело своеобразный «браслет», замерло.

Моррисон почувствовал, что летит куда-то. В лицо рванулась, хищным зверем прыгнула земля. Миллионы белых песчинок-искорок закружились вокруг, пожрали вырвавшееся из сердца проклятие…

И потянули за собой.

Кораблю не повезло дважды. Первый раз не повезло, когда, поднимаясь к границе атмосферы, он оказался на пути несущейся к реке десантной капсулы. Десантники погибли в мгновение ока вместе с большей частью тех, кто был на транспортнике. Пилоты тэш’шского остальные прожили еще минуты четыре. Этого им хватило, чтобы, пока транспортник еще был над морем, сбросить в воду свой смертоносный груз. Массивным, полутораметровым капсулам ничего не грозило на дне — рано или поздно их найдут по сигналу маяка на каждой и поднимут на поверхность. Потом прорвавшийся в кабину огонь и ядовитый, едкий дым убил и их — к тому времени транспортник уже несся по пологой, нисходящей дуге к горизонту, оставив позади берег, устье и высаживающийся прямиком в ловушку десант Конфедерации.

Второй раз кораблю не повезло, когда миновала десятая минута от гибели пилотов. Оказавшийся на его пути скалы не были особо высокими или особо протяженными — но никого, кто мог скорректировать курс, в живых уже не осталось. Транспортник совсем чуть-чуть чиркнул брюхом по острому краю одной из скал, и это оказалось последней каплей. Сноп пламени разорвал корабль пополам, второй взрыв уничтожил горящий двигательный отсек. Дождь огненных капель обрушился на скалы, скудную растительность, вихрь прокатился по камням, сметая пыль, мелкие обломки, слабо крепящиеся на каменистой поверхности светло-зеленые ковры чего-то похожего то ли на мхи, то ли на плесень.

В склон с протяжным воем вонзилась горящая металлическая масса: почти треть грузового отсека, уцелевшая после первого взрыва. Камень брызнул в стороны, длинные трещины разбежались от точки удара. Глухой удар метнулся к небесам, отразился от зависших над горами туч и рухнул обратно.

Будь здесь кто-то, может он и заметил бы, как вниз по склону, от места падения катилась, подпрыгивала капсула, точно такая же, как те, что приняло в себя море. Одна из трех, не выброшенных аварийной катапультой, застрявшая в перекрученном, оплавившемся после первого удара металле, с трудом, но выдержавшая как мимолетное соприкосновение с пронзившей корабль десантной капсулой, так и взрыв над скалами. Любопытствующий, заглянувший внутрь, был бы разочарован: в капсуле, казалось, хранился неподвижный, плотный серо-стального цвета туман. Туман — и восемь впаянных с внутренней стороны в прозрачную оболочку пластин — шесть продольных полосок и два диска в противоположных концах капсулы — вот и все, что там можно было рассмотреть.