Михаил Успенский - Остальное - судьба

— А киллер твой — тоже впервые?

— Так точно, — сказал Картин.

— Ну так и не ходи никуда, — сказал Матадор. — Скоро будет Выброс и снайпера этого поджарит. Да и не было бы Выброса, всё равно он не жилец. Наверное, нет уже твоего снайпера. Кто-нибудь его съел.

— Он опытный, — сказал майор. — Спецназ. Школа выживания.

Сталкеры захохотали.

— Не понял, — сказал Каргин.

— Это Зона, — сказал Матадор, и все остальные повторили чуть ли не хором:

— Это Зо-она!

— Хрюли ли ему Зона, — сказал майор. — Если он боится, только меня.

Сталкеры на этот раз не рассмеялись, а только вежливенько похихикали.

— Я его дважды. Ловил. Приказывали отпустить. С понтом он внедрённый. А теперь не прикажут. Некому. Исполнил он. Своё начальство.

— А сам-то ты как думаешь выжить? — сказал Матадор. — Наймёшь проводника?

— Никак нет, — сказал майор. — Только он и я. Дело чести.

— Тогда ты точно покойник, — сказал Мастдай. — Давай я пойду тебя прикрывать!

— Не могу. Подставлять посторонних, — сказал Каргин. — Нужно упредить.

— Чем он тебе так насолил? — сказал Матадор. — Ну, киллер. Ну, снайпер. Киллеры только по шишкам стреляют, которые профессионалы. Шлёпнет он генерала — людям праздник… Зачем ему простой сталкер?

— Профессионал, — сказал майор. — Но с приветом. Он в перерывах. Между заказами стреляет. В посторонних людей. Чтобы не терять форму. Особенно любит. Кто утром бегает трусцой. Просто так. Спорт. Хобби.

— Я слышал о таком, — сказал Печкин. — В Москве. Он убил художника Левенталя, крепкий был старик, ещё в бульдозерной выставке участвовал…

— Он в детей стрелял, — сказал майор. — Он двух моих лейтенантов положил. При задержании. Тоже почти дети. Ему не надо жить…

— Чудак, да он уже давно не живёт! Только сам дурную голову сложишь! — сказал Паганель. — Жалко, хоть ты и мусорок.

Майор Каргин не оскорбился и наполнил стакан.

— Товарищи сталкеры, — сказал он. — Выпьем. За то, чтобы завтра. Его поганая башка. Вот тут лежала!

И хлопнул по столу ладонью так, что Батюшка, который вовсе не прислушивался к разговорам, от неожиданности закрыл лицо своей книгой.

Это был роман «Жюстина» маркиза де Сада.

Радионуклидов вымыли в эту ночь столько, что хватило бы на небольшой ядерный заряд ранцевого типа. Выброс благополучно все проспали, разве что месье Арчибальд оставался на своём посту, да кто ж его проверял?

Ночью журналист Печкин всё-таки нашел в себе силы подняться в номер, а вот раздеться — не нашёл. Поэтому всё тело затекло, и по мозгам тоже бегали мурашки.

— Никуда сегодня не пойду, — сказал он вслух. — Актированный день. С бодуна в жару — верный кондрат.

В глазах всё туманилось и плыло.

— Не умеешь ты, сынок, время ценить, — неожиданно бодрым был голос у Матадора, лежавшего на другой кровати. — После Выброса непременно надо идти в рейд, чтобы другие не опередили. Артефакты после Выброса — они как грибы после дождя… Эх!

Матадор вскочил с постели, как молодой, и пронёс костлявое своё тело в санузел, добавив:

— Потерпишь, фрилансер!

— Вот Фрилансером бы и прозвали! — крикнул вслед журналист. — А то Печкин, Печкин…

Он сел в кресло, обхватил голову руками и начал страдать, вспоминая, как закончилось вчерашнее веселье. Страдал он до тех пор, пока не вышел в комнату Матадор, крякая и растирая лечи полотенцем.

— Ты вчера решил снять Синильгу, — весело сказал он. — Хотя месье Арчибальд предупредил тебя, что у него не бордель, а если и бордель, то по пятницам, когда девочки приезжают. И ты даже просил меня пойти погулять. Я говорю — ну конечно, для сердечного друга и под Выбросом прогуляешься! Только Синильга с тобой не пошла, а достала баллончик с перцем…

— Ну и? — умоляюще сказал Печкин.

— Баллончик ты у неё отобрал, — сказал Матадор. — Но тут нарисовался наш доблестный майор…

— А-а! — вскричал Печкин. — Значит, это он меня по голове…

— Нет, — сказал Матадор. — Если бы это он тебя по голове, сейчас толковал бы ты с апостолом Петром, в лучшем случае — Пилюлькиным, он как раз дежурил на больничке, ибо в бар медикус не явился. Но не тронул тебя майор, а взял Синильгу под локоток и очень так деликатно повёл наверх…

— Какой позор, — простонал журналист. — Я ей, наверное, фотосессию в «Космополитэн» обещал…

— Не без этого, — кивнул Матадор. — Но Синильга — девушка гордая, салажнёй брезгует… Почему ты ещё сидишь? Умываться, жрать — и в дорогу! Сталкер должен покорять Зону в любом состоянии!

— Сам же говорил — не ходи в Зону с бодуна…

Печкин застонал, встал и пошёл умываться…

…Когда они с Матадором спустились вниз, оказалось, что в зале вовсю ещё спят на полу человек десять, Батюшка продолжает чтение, а месье Арчибальд собственноручно протирает стопки. Да ещё из тамбура доносились удары и звяканье — должно быть, Колчак пытался как-то облагородить своё рабочее место, а технарь Марконя налаживал связь.

— Мы что — первые? — сказал Матадор.

— Нет, — сказал бармен. — Майор уже давно ушёл по своим делам. И как-то без него мне спокойнее, хоть он и платит…

— Как — ушёл? Без снаряги, без ПДА и прочего? — воскликнул Матадор.

— А он всё равно не умеет с ними обращаться, — сказал Арчибальд. — Он и резину свою оставил, аккуратно так упаковал и оставил… А из оружия, наверное, один «макар» — именной, за безупречную службу…

— Что же ты его не остановил? — сказал Печкин, хоть и стал ему Каргин удачливым соперником.

— Да мы со святым отцом ему говорили… Батюшка оторвался от «Жюстины» и молвил:

— Что приборы! Тлен! Я его исповедовал, причастил, благословил на ратный подвиг. Вот ещё иконку дал ему — Никола скоровспомогательный…

— Правильно тебя из попов выгнали! — рявкнул Матадор. — Иконку… Садист проклятый!

Сталкеры начали вылезать из спальников, прислушались…

— Ну, майор зажёг! — сказал Мастдай. — Где будем теперь кости его искать?

— Он же ничего тут не знает, — сказал Паганель.

— Может, он вчера кому что сказал? — спросил Матадор.

— Не знает он тут ничего, — повторил Паганель.

— Синильга! — осенило Техаса.

— Ага, — сказал Матадор. — В минуту полной откровенности…

Техаса и послали за официанткой в служебный номер.

Она появилась в новом французском халатике, и сопровождал девушку сияющий Киндер.

В ответ на расспросы Синильга сказала:

— Не откровенничал ваш майор со мной.

— Правильно, — сказал Огонёк. — К чему слова, когда так страстны взоры?

— Дурак, — сказала Синильга. — Он только про моральный облик говорил. Как честный мент. Насрамил, довёл до служебки — и всё…

Печкин старался не смотреть на красавицу, да и на Киндера — вот же хоббит недорезанный! Без фотосессии обошёлся!