Михаил Успенский - Остальное - судьба

Тишина.

Не даёт уснуть.

Тишина.

Не спать.

Да и нельзя ведь спать…

Кончилась их авантюра просто, буднично и безнадёжно. Майор поднялся раньше всех и растолкал часового Печкина:

— Вставай. Страж неусыпный. Одевайся.

Печкин поднялся и не знал, куда глаза девать от стыда. Паша Черентай сидел за столом и питался оставшимися пельменями — прежний бомжик-воришка.

Майор тоже был одет и смотрел на журналиста с жалостью.

— Если бы в Зоне. Нас бы уже давно. Расстрелять бы тебя. На воротах. Из поганого ружья.

— Да я как-то неожиданно, — сказал Печкин.

— Нет, — сказал Майор. — Так всегда бывает. С некоторыми. Теперь бы кофе. Крепкого. Мужского рода.

И тут же раздался стук в дверь:

— Артур Иванович! Игорь Моисеевич! Завтракать будете?

— Смотри-ка — имена запомнила! — сказал Печкин. — А я всё никак не привыкну… За что ты меня Моисеичем оформил?

— За дело, — сказал Майор. — Открывай.

Печкин натянул штаны, прошлёпал по ледяным половицам К двери, повернул ключ — и впечатался в стену затылком.

Через две секунды всё было кончено.

Как положено — каски-маски-«абаканы», наручники, шестеро омоновцев и один в гражданском чёрном пальто — самый главный.

Печкин покосился на Майора — дескать, что же ты? Или ты только с бандитами храбрый да умелый? А на своего брата-мента не стоит?

Майор пожал плечами. А на Пашу Эмильевича и смотреть было незачем. Он тут никто. На него и омоновцы не смотрели — заковали и усадили на стул, охранник сзади, как у всех.

Пистолеты лежали на столе. Там же расстелился пояс шахида — сплошная ортопедия на вид, молодец, Мыло. Пластид от поролона на ощупь не отличишь. И его, пояс медицинский, хоть об пол бей. Если они сразу не сообразили про пояс — значит, не профессионалы…

И смертоносный мобильник был тут же…

— Теперь к делу, — сказал главный. Пожилой, с белыми бровями, в старомодной пыжиковой шапке, какие носили раньше все начальники. — Выяснять ваши настоящие имена я не собираюсь. Где деньги?

— Какие. Деньги, — сказал Майор. — Мы не за деньгами.

Белобровый рассмеялся.

— Ну выдержка у вас, мужики! Я бы так не смог! Семь лет терпели, сидели по своим гнёздышкам! А мы-то на здешних ментов грешили, сколько народу пострадало из-за вас… Профессор из дурки, хороший, говорят, был врач…

— Простите, — сказал Печкин. — Это недоразумение. Я известный журналист Дэн Майский, а это ваш коллега… Мы пытались выяснить обстоятельства одного происшествия… Действительно семилетней давности…

— Чего там выяснять, — сказал белобровый. — У психа были деньги. Много денег. Багажник и задняя часть салона. Миллиард или больше. Здешние не брали. Мы за ними следили — может, кто-то на Багамы поедет или маме розовый кадиллак купит… Обязательно кто-нибудь да прокололся бы в городе Кошкине! Оставили мы тут своего человечка…

Печкин догадался, кто этот человечек. Дама-портье, кто же ещё. Самая та работа, все приезжие на учёте… То-то она не пошла на поминки!

— Вот со психа. И спрашивайте, — сказал Майор.

— Ну да, — сказал белобровый. — Психа вы устранили. С понтом он сбежал.

— Простите, — сказал Печкин. — А чьи деньги-то были?

— Главное, что они были, — сказал белобровый. — А теперь их нет. Трюк с машиной был, конечно, ловкий, ничего не скажешь. Ни номеров на двигателе, ни километра на спидометре… То есть ни мили… Не жалко было машину бросать?

— Не жалко, — сказал Печкин. — Потому что мы её и в глаза не видели.

— Я тут не при делах, — пожаловался Черентай. — Просто сосед по номеру… В командировке я… Экспедитор…

— Дойдёт и до тебя, — посулил белобровый. — Всему своё время. С тобой всё понятно, экспедитор. Ну да. Экспедиторы под конвоем не ходят…

— Это ошибка, — сказал Майор. — Слово чести. Я офицер.

— Хрен ты моржовый, а не офицер, — ласково сказал белобровый. — Когда речь идёт о такой сумме, не бывает офицеров и рядовых, все равны.

— Вы не знаете, — сказал Майор. — С кем связались. За эти деньги. Вас на краю. Света найдут. Это не ваши деньги. И не ваш уровень.

— Ага, значит, всё-таки в курсе… Ладно. Сейчас эту гостиничную бабу мои ребята будут резать на куски. А вы услышите, как она орёт. Может, тогда возьмётесь за ум.

— Да хоть и на куски, — сказал Печкин. — Всегда ненавидел эту шпионскую породу, всю жизнь по гостиницам мотаюсь… «Что это у вас, мужчина, пьяная дама после одиннадцати часов делает?» Вот она за всех и ответит…

Что-то дрогнуло в лице белобрысого, и понял журналист Печкин — угадал…

— Они вот тоже меня мучили, — наябедничал Паша Эмильевич. — А чего хотели — непонятно…

— Или с этого шибздика начнём, — сказал белобровый. — Может, он тут и есть ключевая фигура…

— Вы проницательны, — сказал Печкин. — Потому что он и есть тот самый сбежавший псих. Только ему память стёрли капитально. Никакие специалисты не помогли. Вот мы его сюда и привезли — может, в знакомой обстановке чего и вспомнит…

— Если бы мы, — сказал Майор. — Приехали. Чисто за деньгами. То было бы нас. Побольше. И вы бы сюда. Не сунулись. Мы без машины. В сумку. Миллиард не упихаешь. Так что думай.

Белобровый действительно задумался.

— В долю проситесь? Надо прикинуть…

— Нет, — сказал Майор. — С вами. Договориться можно. С хозяином денег. Исключено. Он тогда и вас. И нас. Без различий. С ним. Лучше по-хорошему.

— Значит, это с вашими мы тогда схлестнулись? — сказал белобровый.

— Не обязательно, — сказал Печкин. — Тут много кто этими деньгами интересуется, как бы промежду шестерёнок не угодить…

— А ты ему. Позвони, — сказал Майор. — Вон мобила. Там всего один номер. На крайняк. А я так понимаю. Сейчас крайняк.

— Очень правильно понимаешь, — сказал белобровый бандит взял телефон.

Ну вот и всё, подумал сталкер Печкин. Если бы Майор на то не решился, я бы и сам… Ноги окоченели, не подхватить бы простуду… Нашёл о чём беспокоиться! Потому что живыми нам всё равно отсюда не уйти, так хоть в дурном обществе… Интересно, Господь сочтёт это самоубийством или за мучеников проканаем? Правильно всё, Всеволод Петрович Каргин, настоящий русский офицер. Бомжа только жалко. Хотя я всё ещё могу предупредить…

И Белый не придёт. И ещё мучиться будет из-за того, что послал нас сюда…

Но белобровый гад и сам-то явно колебался — мало ли на кого нарвёшься? Может, там такая крыша, что только с группой армий?

— Спроси Рубика Евгеньевича, — подсказал Печкин. — Это пароль. А то тебя просто пошлют…

И закрыл глаза. И сразу вспомнил чьи-то старые стихи: «Трус притворился храбрым на войне, поскольку спуску трусам не давали. Он бледный в бой катился на броне и вяло балагурил на привале…»

Обычно это помогало в трудную минуту. А кто автор, так теперь и не узнаю…