Деян Стоилькович - Меч Константина

– И что с ним дальше случилось?

– Э-э-э, что случилось… Отправили его в Германию, в лагерь. Умер там где-то летом сорок второго. Так его жена рассказывала. Вот что значат сербское упрямство и глупость. Ради чего человек головы лишился? Помалкивай, сиди, где сидишь, и ушами накройся. А когда говно сойдет, тогда и выдавай муде за почки и строй из себя умника.

– А ты ведь, похоже, Нишавац, другой жизненной философии придерживаешься?

– Я? Я тебе, хозяин, обыкновенный музыкант, Да только тем не менее приглядываюсь, каково здесь будет, когда швабы в Германию вернутся. Дурной мы все-таки народ. Сами себе готовы глаза повыцарапать.

– Ты порасспросил о том, что я тебя просил?

– Конечно, – Нишавац осторожно оглянулся вокруг, будто готовился поведать страшную тайну. – Этот твой бывший подельник… Драгутин. Он, знаешь ли, крепко влип.

– Как это понимать?

– Эта его… болезнь. Это не из нашего мира. Люди судачат… по кабакам и по соседству, что это ему наказание от Бога. Он Его хулил, и слишком уж гордыня его обуяла. Кое-кто говорит, что согрешил Драгутин перед святым Лукой. Что ему тот явился во сне и велел к наказанию готовиться. Другие говорят, что он с немцами шашни завел, с этим майором Канном. Знаешь, с этим, что стреляет, когда ему в голову вступит. Что-то они вдвоем проворачивали, больше всего на Медиане, какого-то дьявола там разыскивали… – Нишавац опрокинул в рот остатки ракии и почти шепотом добавил: – Похоже, они там его и нашли.

Славен Туфегджич чувствовал себя весьма неуютно, сидя на холодном металлическом стуле в углу канцелярии, куда его привели два гестаповца и высокий чин из сербской полиции. Его ничуть не успокаивало то, что перед ним за столом сидела блондинка с роскошной грудью. В нормальной обстановке он наверняка бы откопал в своем богатом арсенале довоенного салонного соблазнителя какой-нибудь фраерский трюк, но сейчас ему было не до флирта с сисястой немкой, которая непрерывно стучала по клавишам пишущей машинки. Еще работая репортером «Политики» в Крагуеваце, он сторонился немцев, стараясь не провоцировать их надменность и привычку чуть что расстреливать гражданских лиц, хотя его работа требовала от него несколько иного поведения. Писать для «Нового времени» было намного легче. Он сочинял гневные трактаты об англо-американских кровопийцах, бомбящих с неба беззащитное население, стараясь каждую строчку снабдить каким-нибудь сочным эпитетом. Но вероятно, он где-то промахнулся и написал что-то ошибочное или нечто двусмысленное, такое, что швабы могли истолковать так или иначе, и по этой причине его сейчас сопроводили в фельдкомендатуру. Он надеялся, что ничего серьезного все-таки не произошло и что его неконвенционное красноречие не приведет его в концентрационный лагерь или, не дай боже, на Бубен, но в эти страшные времена ничто не могло гарантировать безопасности, даже чрезмерная объективность столичного журналиста.

Ему пришлось ждать битый час, а может, и еще дольше, и только потом его провели в кабинет, где находились три офицера и тип в гражданском. В последнем он без труда узнал фольксдойча Драгутина Хирша. Высокий офицер, сидевший за массивным столом и что-то заносивший в свою записную книжку, был сам фельдкомендант. Репортер облегченно вздохнул. Он понял, что предстоящий разговор будет бескровным. Кто знает, может, его привели, чтобы он взял интервью у фельдкоменданта?

– Садитесь, господин Туфегджич, – обратился к нему Хирш, указывая на кресло у стола.

Осторожно оглядываясь, он опустился в удобное кресло, изо всех сил стараясь не показать, что ему страшно и чувствует он себя неуверенно. Гробовая тишина воцарилась в кабинете, отчетливо слышался только скрип авторучки, пером которой фельдкомендант водил по бумаге.

Нового фельдкоменданта он видел всего лишь пару раз, и то мимоходом. Этот высокий дворянин с аристократической осанкой явился в Ниш в конце прошлого года, и его пребывание здесь не бросалось в глаза. В отличие от предшественника, он занимался своим делом фундаментально, с учетом обстановки, в которой оказался. Репортера удивили не столько аристократическая осанка и интеллигентный вид крепко скроенного человека средних лет с резкими, но красивыми чертами лица, сколько то, что полковник, отложив авторучку в сторону, угостил его домашней водкой, которую он держал в резном хрустальном графине.

– Шнапс?

– Ja… Ja… Danke! – с воодушевлением откликнулся репортер, принимая рюмку с розовым напитком.

Он сделал глоток и тут же понял, что его угощают ароматнейшей черешневкой, выгнанной в Нише.

– Это ваша статья? – спросил Хирш, протягивая ему сложенный номер довоенной «Политики».

Туфегджич вытащил очки и принялся изучать газету. Красным карандашом был подчеркнут заголовок:

НЕСКОЛЬКО СЕЛ ОХВАЧЕНЫ ПАНИКОЙ.

ВУРДАЛАКИ В ОКРЕСТНОСТЯХ НИША

Ниже следовал текст;

«Суеверный народ предпринимает фантастические усилия, чтобы защититься от зла».

Он посмотрел на дату публикации – 27 июля 1934 года.

– Да, – подтвердил репортер. – Это было давно. Но я все хорошо помню!

– Сколько в этой статье правды?

– Я вас не понимаю…

– Это сенсационный текст. Он производит впечатление… скажем, невероятной выдумки.

Туфегджич поставил рюмку на стол. Он хотел произнести нечто ядовитое в ответ на эпитеты, которыми эти надутые господа прокомментировали его текст, но решил смолчать.

– Нет тут ничего сенсационного, – твердо заявил он. – Тем более что самое невероятное в этой истории вообще не вошло в напечатанный текст.

– Что вы имеете в виду?

– У сел Нижние Травы и Дражевац, что неподалеку от Алексинаца, общее кладбище. Оно очень большое. Там похоронена целая армия людей. Говорят, летом там бывает холодно. Не каждое лето, но случается. Говорят также, что частенько странный холод проникает в землю, в камни, под кожу… Так вот, однажды именно таким летом у одного из местных мужиков умерла четырнадцатилетняя дочь…

– Все это есть в статье. Мы это прочли.

– Да, я написал, как ночью в доме раздался стук и один из местных крестьян увидел светящуюся змею с большой головой и длинным языком… На самом же деле то, что они увидели, было куда более зловещим и страшным. Вполне естественно, что белградские коллеги высмеяли меня, и мне пришлось совершить некоторые… гм, вмешательства в текст. На деле же крестьяне объединились и начали облаву на жуткое существо. И когда они раскопали могилу девочки… Это трудно объяснить, но тело оказалось нетронутым. Они сожгли его. Я немного приукрасил это событие, знаете ли, добавил, что над ним был совершен некий таинственный обряд с осиновыми кольями… Это так прекрасно восприняли читатели!