Вадим Панов - Крест толкователей

Кеша не отвечал, только бешено вращал глазами. Несколько секунд спустя Лунин понял всю бессмысленность своего захвата. Мальчик ничем ему угрожать не мог. Единственное, на что он был способен — это только сбежать. Лейтенант был уверен в своей реакции, а также в том, что при попытке к бегству он без труда сможет перехватить мальчика еще раз.

Поэтому, так и не дождавшись ответа, он отпустил руку Кеши. Тот сел на кровати и стал растирать локоть.

Искоса посмотрев на лейтенанта, Кеша заметил с нескрываемым сарказмом:

— Оно и видно, что Николаем. Был бы автомат настоящий — точно бы башку тебе отстрелил, козел.

Лунина колкость не слишком задела.

— Видали мы таких стрелков… — усмехнулся он. — Зовут-то тебя как?

Кеша встал с кровати и распрямил плечи. Плюнул на правую ладонь, затем вытер ее о штанину. Потом протянул лейтенанту руку.

— Иннокентий Оппенгеймер, — торжественно представился он.

Лунин смерил мальчика взглядом и, слегка смутившись, ее пожал.

— Как?.. — переспросил он.

Кеша посмотрел на него с презрением.

— Ну, ты, тьма египетская… Про атомную бомбу, наверно, слыхал?

— Ну, допустим… — осторожно согласился Лунин.

Кеша поправил воротник рубашки и застегнул его на верхнюю пуговицу.

— Это мой батя ее изобрел, понял? Он у меня — голова. Нобелевский лауреат. — Кеша развернулся и взялся за ножки стола, направленные в потолок. — Что стоишь как столб? Стол помоги перевернуть.

Двухконфорочная газовая плита стояла в закуте за печкой, отгороженном от комнаты занавеской. Лунин зачерпнул ковшом воду из ведра и налил ее в чайник. Потом поставил его на плиту, чиркнул спичкой и зажег газ.

Лунин крикнул через плечо:

— Зойка кто тебе? Мать?

Кеша был в комнате. В центр стола он положил снежинку, вырезанную из сложенной газеты. Поставил на нее кефирную бутылку, на три четверти заполненную водой. Затем опустил в нее букет из трех желтых одуванчиков, сделал шаг назад и оценивающе посмотрел на натюрморт.

Вздохнув, он, наконец, ответил:

— Мать моя — удача, отец — родной детдом.

Лунин спросил:

— В каком это смысле?

Кеша протянул руку к букету и поправил цветы. Теперь одуванчики, понуро свесив желтые головы, смотрели в разные стороны.

— В переносном, — ответил Кеша. — Вообще, она говорит, что мать. Да только брешет — сто пудов… Позавчера нарисовалась, вся в помаде, рожа пудрой присыпана. Ни разу в жизни эту цыпу не видал, вот те крест. На три дня меня отпросила… Зачем — хрен ее знает. А ты чё такой любопытный? — усмехнулся вдруг мальчик. — Спишь с ней, что ли?

Лунин вышел из-за занавески и бросил взгляд на букет. Он хмыкнул и спросил:

— Цветы-то для кого? Для нее, что ли?

Кеша отвернулся. Он закусил губу. Потом протянул руку, намереваясь выхватить одуванчики из бутылки. Однако, Лунин оказался проворнее — он ловко перехватил запястье мальчика, и букет остался нетронутым.

— Не смей… — сказал лейтенант. — Пусть стоят.

Дверь открылась и в комнату быстрым шагом вошла Зоя. Лунин и Кеша повернулись к ней одновременно. Лейтенант разжал пальцы, и запястье мальчика выскользнуло из его руки.

Зоя бросила взгляд на букет. Затем подошла к столу и поставила на него пластиковый пакет, набитый покупками почти доверху. Стала вынимать из него хлеб, пакет молока, консервы, какие-то свертки.

Зоя посмотрела на Лунина.

— Уже познакомились? Я рада.

Лунин с сожалением посмотрел на свой кулак, который еще болел от удара по настенному календарю. На костяшках краснели свежие ссадины.

Зоя подошла к серванту и выдвинула один из его ящиков. Начала что-то делать в нем, запустив туда обе руки. Лунин бросил взгляд на ее шею. Почувствовав, что лейтенант смотрит на нее, Зоя сказала:

— Сейчас ужинать будем, Николай…

Зоя обернулась, и в руках у нее оказался пластиковый шприц с блеснувшей иглой. Зоя ударила по нему щелчком, выгоняя вверх пузырек воздуха, и надавила на поршень. Тонкая струйка брызнула вверх.

— Но сначала укол, — сказала Зоя.

Кеша, опустив голову, развернул стул и сел, пропустив его между ног. Задрав рукав, он положил обнаженную руку на спинку. Во второй руке его щелкнул резиновый жгут.

Кеша перехлестнул его через бицепс и стал работать кулаком, нагнетая кровь. Вены на его предплечье вздулись.

Лунин, не отрываясь, смотрел на его руку. Она была вся покрыта следами уколов — вдоль вен, от локтевого сгиба и до самого запястья.

Ракитин ехал в своей «шестерке». Ехал он быстро, едва попадая в «зеленую волну» и пересекая перекрестки в самые последние мгновенья. На углу Февральской и Клары Цеткин наперерез машине выскочил гаишник с радаром и палкой, но осекся, увидев Глеба Андреевича за рулем.

Ракитин почти бежал по подъезду вверх, перескакивая через две ступеньки. Между вторым и третьим этажами он увидел строительные козлы. На полу лежало густое пятно краски, которое соскребает шпателем какой-то человек в пилотке, сложенной из газеты. По ступеням, наперегонки с капитаном, бежали вверх отпечатки чьих-то ног.

На четвертом этаже Ракитин остановился перед нужной дверью. Он бросил взгляд на отпечатки, теперь уже едва заметные — они свернули и пошли дальше, на пятый этаж.

Ракитин стукнул в дверь четыре раза, а после паузы — еще два. Открыл Самохин. Вид его был хмур, рукава рубахи засучены, а из руки свисала мокрая тряпка.

На кухонном столе стоял таз с мыльной водой. Самохин, подойдя к нему, прополоскал в воде тряпку. Все поверхности вокруг — шкафов, стола и кухонных полок — были покрыты разводами высохшей известки. Но больше всего пострадал пол. Линолеум на нем пошел волнами, под которыми мокро хлюпало.

Самохин снял решетку с газовой плиты и стал протирать тряпкой между конфорками.

В дверях кухни, прислонившись плечом к косяку, остановился Ракитин.

— Я думал, с тобой что-то случилось, — разочарованно сказал Ракитин, едва переводя дух. — А тут… Ерунда какая-то.

Самохин перевернул банку «пемолюкса» и потряс ее над плитой, как перечницу.

— Вот именно! Случилось! — он развел руки и огляделся по сторонам. — Считаешь, это все ерунда? Сверху натекло. Нинка меня теперь точно убьет. Козел твой Лунин, вот кто!

— Почему мой? — удивился Ракитин.

— Ладно, пусть будет не твой!.. Пусть будет мой, ладно! Устроил мне тут… и смылся. — Самохин поднял глаза и с отчаянием посмотрел на Ракитина. — Все обои, блин, вся плитка… Пол вздыбило…

Ракитин поднял голову и посмотрел на влажный еще потолок. Он был покрыт шелушащейся побелкой и уже начинающими желтеть разводами.

— Я наверх схожу, — вздохнул капитан.

Ракитин поднялся этажом выше. В квартире, в которую хотел он попасть, стояла новенькая металлическая дверь. Ракитин внимательно осмотрел ее, дотронулся пальцем до косяка. Дверной проем был заштукатурен, и, причем, не так давно — штукатурка оказалась еще сырой. Было совершенно очевидно, что дверь поставили, возможно, не далее, чем час назад.